Анмай быстро понял, что допросчики отнюдь не блистают ни умом, ни широким кругозором. Он легко обдурил бы их какой-нибудь подходящей им историей — но он почти ничего не знал об этом мире. Результат нетрудно было угадать: снопы света уперлись в потолок, осветив все помещение, и он наконец разглядел своих тюремщиков — точно таких же мехолицых, как и напавшие на них в лесу. В это тесное помещение их набилось с десяток, большинство в такой же пятнисто-зеленой одежде, с маленькими, словно игрушечными автоматами. Впереди стоял один, явно очень старый ару, с редкой, выцветшей шерстью и в нелепом темном балахоне до пят. Он тяжело опирался на трость. Огромная нелепая шляпа, казалось, окончательно прибивает его щуплое тело к земле. А за ним стояли еще трое, в одинаковых кожаных фартуках, с тяжелыми сумками в руках. Поняв, кто они, и что собираются с ним делать, Анмай похолодел. Нет, не посмеют же они…
— Ложись на пол, — приказал старший. Теперь в его голосе не было даже тени какого-либо выражения.
Анмай пропустил приказ мимо ушей: он вовсе ему не понравился.
— Тогда мы прострелим тебе ноги и все равно привяжем здесь. Считаю до трех…
Сомневаться в его словах не хотелось. С отвращением к себе Анмай подчинился. Его руки и ноги быстро привязали к вделанным в стены стальным кольцам, растянув их так сильно, что он даже не мог шевельнуться.
— Теперь ты будешь говорить правду, Анмай, — сказал старший, подходя вплотную. — Сначала ты скажешь, что вы сделали с Уркусом.
— С кем?
— С моим сыном, которого вы захватили! Ну!
— Он был в полном порядке, когда я попал в плен.
— А зачем вы его схватили? Вы пытали его?
На это Анмай уже ничего не мог ответить. Старый ару вынул из-под своего балахона кинжал и приставил его к обнаженной груди файа, точно против сердца.
— Что вы делали с ним? Я вырежу тебе сердце, если ты будешь молчать.
Анмай не ответил, но сердце у него ушло в пятки. Эта тварь могла отрезать ему пальцы, или выколоть глаза, — и, самое страшное, ее явно не интересовал его ответ. Вдруг острие кинжала, проколов кожу, уперлось в его нижнее ребро. Он вздрогнул. Не может же наяву…
— Я повторяю, что вы делали с ним?
Ару нажал на рукоять, ребро захрустело. Анмай дернулся от пронзившей грудь дикой боли, но не издал ни звука. На лице ару появились сразу ярость и скорбь.
— Значит, вы действительно пытали его…
Старик загнал острие кинжала под его кожу, подцепив ее вырезом на лезвии, потом потянул его назад, разрывая ее. Прочная кожа файа поддавалась с трудом. Ару пришлось тянуть изо всей силы. Острие со скрежетом, толчками поползло по кости. Анмай бешено рванулся — раз, другой, но ремни держали мертво. От боли его замутило, мир под сжавшимися веками окрасился в желтый цвет. Он зажмурился, чувствуя, как по его боку течет теплая струйка, его плотно сжатые губы вздрагивали. Главное — не закричать…