Оставшись в одиночестве, они ощутили растерянность — их присутствие не требовалось нигде. Интеллектронные компьютеры корабля не нуждались ни в каких указаниях экипажа. Это было уже тысячелетиями привычным для жителей Файау. Что бы не происходило, но пока звездолет не достигал цели — время пассажиров принадлежало лишь им самим, поскольку управление кораблем было неизмеримо выше их возможностей.
Хьютай до предела усилила циркуляцию воздуха. В каюту ворвался прохладный ветер, пахнущий свежестью и ночью. Здесь было тихо, и лишь неведомо откуда, на пределе слышимости, доносилось слабое гудение — пульс механизмов, занимавших девять десятых объема корабля.
— Поскольку нам нечем занятся, может, займемся друг другом? — Вэру искоса посмотрел на подругу.
Хьютай фыркнула.
— Ты думаешь, мне понравится развлекать бездельника? Свободная и беспечная жизнь испортила тебя, Анмай! Я лучше осмотрю корабль — а ты подумай над тем, что я тебе сказала. Ладно?
Вэру кивнул. Хьютай исчезла за дверью. Он сел на постель, потом растянулся на ее белой пушистой поверхности, погрузившись в невеселые раздумья. Разница между тем временем, в котором он вырос, и тем, в котором жил сейчас, была очень велика. Лишь напрягая все силы ему удалось включиться в эту жизнь на равных. А сейчас он участвует в межзвездной экспедиции — опасном, несмотря на все предосторожности, предприятии. За два тысячелетия межзвездных полетов около половины всех кораблей Файау — огромных светоносных крепостей — погибло, или просто исчезло без следа. Потери в экипажах были обычны. Бывало и так, что возвращался пустой звездолет, без экипажа.
В межзвездном полете, который совершается с нарушением считавшихся незыблемыми законов природы, можно было очень легко выйти за пределы психической выносливости. Поэтому слова Хьютай о том, что за эти два месяца его воля ослабла, очень его встревожили.
Анмай вскочил. Он коснулся чувствительного участка стены, превратив его в зеркало, и с минуту изучал свое лицо, ища следы слабости, в которой его упрекнула любимая. Однако широколобое, широкоглазое лицо бывшего Единого Правителя сильно отличалось от физиономии напуганного мальчишки даже в очень похожих переживаниях. Он усмехнулся, погасил свет и, скинув одежду, вновь растянулся на постели, глядя в потолок, в бездну синевато тлевшего, едва заметно мерцающего поля. Несмотря на все предстоящие опасности — а, скорее, именно благодаря им — ему было сейчас очень хорошо, как в те минуты, когда их с Хьютай желание исчезало, уступая место томной, ленивой усталости…