— Пожилой? — кто-то склонился над ним и ткнул носком ботинка под рёбра. — Пожил, стало быть. Ну, пожилой, расскажи.
— Что? — прошептал Черемшов.
— Ну, я не знаю, — притворно-растерянным голосом отозвался один из мучителей. — Прямо не знаю, что у тебя такого спросить… А, может, сам подскажешь? Вспомнишь, какое задание от Топоркова получил? Как людей подбирал и где ты их нашёл? Как в лес их отправлял?
— Куда оружие отвезли, сука?! — крикнул второй и косым ударом разбил Черемшову нос. — От Белого помощи ждёшь?! Пиздец твоему Белому и тебе тоже! Только тебе пиздец будет особенно долгий и мучительный. Ну! Быстро! Ты же не сам, гад, работу делал. Кто исполнитель? Кого ты Топоркову привёл?! Говори! Где оружие?! Кто грузил?! Куда вывезли?!
От нового удара, на этот раз в висок, в голове зазвенело. Долго, протяжно.
Красные мошки взлетели с травы и, кружась, быстро понеслись вверх.
К самому зениту.
15 сентября, 1994, четверг, 15.40, Таллинн
«Он и теперь своё лицо никому не показывает» подумал Вильяр.
В комнате их было трое. Он, Вильяр Реммель (Густав просил присутствовать его при разговоре с русским агентом).
Напротив него за столом (но пять именно в том углу, куда падала тень от задёрнутой шторы) сидел человек, называвший себя Густавом.
И, с той же стороны, что и Вильяр, но примерно метрах в полутора от него — Дмитрий.
Старик же при разговоре не присутствовал. По крайней мере, в комнате его не было.
Впрочем, он может потом изучить запись разговора.
А лишний раз показывать агенту руководство организации… И в самом деле, ник чему.
Вильяр обратил внимание на то обстоятельство, что разговор с Дмитрием Густав спланировал неплохо.
Рядовое, ничем не примечательное двухэтажное здание из силикатного кирпича на самом выезде из города, в унылой промзоне.
В самом здании Вильяр увидел только охранника на входе (он же и провёл их к комнате).
И удивился полной безлюдности коридоров в этом здании.
И тишине.
Дверь в комнату — в глухом, тупиковом торце коридора.
Стены комнаты — крашеные хирургически-белой краской тканевые обои с объёмным рисунком (ромбы в линию от пола до потолка).
Навесной потолок. Два светильника-бра на стене у входа. Тёмно-серый ковролин на полу. И плотно задёрнутые шторы того же серого цвета (разве только, оттенок чуть посветлее совсем уж мрачного ковролина).
В такой комнате ничто не отвлекает от беседы. Но запоминаются только слова. Лица, детали одежды, мимика, любая картинка, всё, что воспринимается глазами, а не слухом, всё, что можно увидеть и даже всё, до чего можно дотронуться — всё это ускользает, выпадает из памяти, исчезает бесследно, будто серо-белый фон сплошной смазкой покрывает предметы, не давая им удержаться даже в самой цепкой памяти.