— Идите сюда! — зову я.
Ничего, я привыкну к этому голосу, он даже приятнее моего. Чёрт, ну где же я его слышала? Ладно, сейчас это неважно, а может, показалось.
— Да идите сюда, что вы встали? — кричу я потрясённым детям и не менее потрясённому Эдику.
Они входят. Маша идёт нерешительно, Эдик слегка подталкивает её вперёд. Я раскрываю им объятия:
— Ну, привет. Идите ко мне.
Но они почему-то не спешат броситься в мои объятия. Я роняю руки на одеяло.
— Да что с вами? Неужели я такая страшная?
Эдик наконец подаёт голос. Он говорит:
— Да нет, ты не страшная, наоборот… Натка, это правда ты?
Я смеюсь:
— Ну, а кто же ещё? Если бы это была не я, откуда бы я вас знала? Мы с вами недавно виделись — правда, Машутка всё это время преспокойно дрыхла. Даже не соизволила открыть глазки и обнять маму. Машка, иди ко мне.
Я протягиваю к ней руки, но она не идёт ко мне, а утыкается лицом в брюки Эдика.
— Машенька, ты что? Это же я! Иди ко мне, не бойся.
Эдик подталкивает её ко мне:
— Иди к маме, пуговка. Смотри, какая она красивая. Она прямо как принцесса из сказки.
Маша шепчет:
— Это не мама…
Эдик присаживается на корточки и увещевает её:
— Пуговка, мы же говорили с тобой, что мама будет выглядеть немножко не так, как раньше. Маме уже сделали операцию, переселили её в новое тело. Вот она, живая и здоровая, больше с ней ничего не случится.
Я протягиваю руку Ване:
— Ванюша, ну хоть ты-то меня узнаёшь?
Он стоит пару секунд, потом подходит, вкладывает ладошку в мою руку и, не зная, что ещё сказать, говорит:
— Привет.
— Мы же с тобой сегодня уже виделись, — смеюсь я. — Ну, ладно, можно и ещё раз поздороваться.
Эдик поднимает Машу и усаживает ко мне на колени. Я притискиваю её к себе, целую, а она отворачивается.
— Машка, — шепчу я, щекоча носом её серёжку. — А помнишь, как мы с тобой выбирали тебе серёжки? Сколько ты их перебрала — не сосчитать! Ничего тебе не нравилось. Тётя продавец сказала, что она ещё такой привередливой покупательницы не встречала. А потом мы с тобой поехали прокалывать ушки. Как ты сначала боялась! А потом раз — и уже в серёжках… Помнишь?
Она кивает.
— Вот и я помню, — говорю я. — Маш, ну, посмотри на меня.
Она смотрит на меня исподлобья — ещё не верит, но уже не отворачивается. Я не могу удержаться, тискаю её, щекочу губами её шейку.
— Машутка, пуговка моя маленькая!
Она не вырывается, но она такая напряжённая, как будто ждёт, что я её укушу или ударю. Мне приходится её отпустить, и она тут же слезает с кровати.
— Придётся поговорить с тётей психологом, — вздыхает Эдик.
Арабелла Викторовна уже стоит за прозрачной стенкой и машет нам. Она сегодня вся в белом, на плечах у неё шёлковая белая шаль с длинной бахромой, заколотая сверкающей брошкой-бабочкой. Эдик отправляет детей с ней; Ваня, уходя, оборачивается, а Маша — нет.