— Линда!
Из-за того, что он снова дал себя одурачить, потому что как идиот не учел, что выпивка уже сделала свое дело, вся его нежность улетучилась тут же. Он посмотрел на нее устало, почти с неприязнью.
— Ты думаешь, что можешь писать! — доносился ее хриплый от злости голос. — Но есть кое-что, о чем я никогда тебе не говорила. Мне бы и сейчас не следовало… Но писать ты не можешь! У тебя это совсем не выходит. И все это знают — не только критики, а все, все. Спроси кого хочешь в Стоунвиле. Любого. Они все смеются над тобой. И они все смеются надо мной. Вы, — они говорят, — вы такая очаровательная, такая… — Дернувшись как марионетка, она встала и двинулась через комнатку, без умолку выливая на него потоки слов: — Вы такая очаровательная, такая привлекательная. Почему, скажите ради всех святых, вы связали себя с этим ненормальным, бездарным кретином, который все время тащит вас вниз, который… — Слова эти, мертвые, бесчисленное множество раз слышанные им раньше, били по его нервам. — Я могла бы сделать хорошую партию. Я могла бы выйти замуж за Джорджа Креснера, президента Модного агентства Креснера. Я могла выйти замуж за…
Теперь она стояла у бара. Ненароком, будто не сознавая, что она делает, потянулась за бутылкой джина.
— Линда!
Она все еще тянулась неловко к бару.
— Линда! — снова окликнул он.
Она мгновенно выпрямилась с видом оскорбленного достоинства.
— Почему ты кричишь на меня?
— Не надо. Ради бога не надо!
— Не надо? Не надо — что? О чем ты?
— Линда, ну, пожалуйста! Как одолжение мне. Не надо начинать. Это не поможет.
— Что не поможет? — На ее лице были написаны изумление и обида. — Боже, не обвиняешь ли ты меня в том, что я собираюсь выпить? Я только привожу в порядок бутылки.
Он не ответил. Стоял молча, опустив руки.
— Ты хочешь этим оправдать себя? — Ее голос стал пронзительнее. — Может, ты скажешь, что я уже вылила в Питсфилде, только потому, что невоспитанная девчонка сказала какую-то чушь о моих волосах. О, ты такой хитрый! Ты знаешь, что придумать. Но я уже много месяцев не брала в рот ни капли! И вообще, в жизни не пила больше одного- двух коктейлей на приемах, или… — она всхлипнула, бросилась к нему и прижалась к его груди:
— О, помоги мне. Помоги мне, Джон, милый! Помоги мне!
Это был подлинный крик души. Он знал, что это не притворство. Но, обнимая ее, ощущал лишь ужас зверя, запутавшегося в сетях.
— Ничего это не даст, — сказал он, гладя ее по голове. — Если ты вернемся в Нью-Йорк — ничто не изменится.
— Я так боюсь!
— Знаю.
— Я не хотела говорить всего этого, Джон. Не хотела…