Через два года, едва ли не в то же время, она подошла к столику в кафе, где я сидел с тем же другом, и на этот раз мы с ней оба знали — нам нужен любой, самый надуманный, пустячный повод, чтобы назначить встречу и не расставаться, пока…
Пока. Знаковое слово, дарующее надежду, но никогда не оставляющее гарантий. До нашего первого поцелуя оставались ещё очень долгие дни, но ни я, ни она не были намерены бороться с неизбежным, мы просто приняли друг друга как данность.
Наши уроки начались одновременно, с той первой встречи, два года назад. Разница лишь в том, что она отлично знала, что это урок, а я не понимал, чему меня учит жизнь. Возможно, поэтому какие-то элементарные вещи мне приходилось вдалбливать дважды. И это была очень жёсткая школа, где плата за плохую оценку взималась безжалостно, причём с пас обоих. Зато и свой первый переход мне оказалось не нужно запоминать специально — я провалился в тот миг, когда коснулся её губ…
«Лана-лана, ланг-ланг! Лана-ла-на-ланг!» — тускло звенели гнутые азиатские бубенчики. Мой казачий конь несся вперёд маршевой рысью, гордо задирая голову над низкорослыми лошадками монголов. Я знал, что они боятся смотреть в мою сторону, и это веселило. Привкус солёной пыли на губах напоминал вкус крови. Цэрики искренне считали, что я пью её каждый день…
Нет, мне кажется, тогда я не потерял сознания. Возможно, даже не почувствовал, как с её губ что-то вошло в мои и на первом же вдохе проникло внутрь, изменив меня. Незаметно, без боли, скользящим лезвием опасной бритвы, косо ласкающей горло. Я не слышал хруста разрезаемой плоти, из повреждённой гортани не вырвалось свищущее тепло, и рубашку не залило красным. Это было бы слишком просто, её урок был иной — и тоньше и откровеннее.
Впрочем, если бы я тогда знал, как часто она сама стояла на той грани, где собственное перерезанное горло является единственной лучистой улыбкой всем проклятиям этого мира, я бы…
Я не осуждал её за то, что она сделала со мной. Не осуждал, частично из высокомерия и, может быть, гораздо более из-за наивности. Или глупости! Возможно, это будет честнее…
Зло, лежащее на поверхности бытия, безобразно, в какие бы красивые философские откровения ни облекала его человеческая трусость. Но глубинное Зло, тайное, не видимое глазом, не осязаемое руками, страшно именно тем, что путь к его познанию завораживающе долог…
Так начались дни, месяцы и годы моего обучения. Я раскрывал ей душу, а она, вооружась циркулем и резинкой, кроила в ней какие-то собственные схемы, решала свои уравнения, доказывала непрописные истины и каждый раз заставляла меня начинать мою жизнь с чистого листа. Тот, что она считала испорченным, навеки исчезал в топке её презрительного взгляда, хороших отметок я не получал никогда, а её уроки были порой абсолютно бесчеловечны. И полем битвы служила только моя душа, потому что душа Ланы была уже проиграна. Тогда я ещё не знал, КОГО она хочет из меня воспитать и её ли это желание…