Мои философские размышления прервало негромкое деликатное покашливание. Я прищурила глаза, слепнущие от ярких солнечных лучей, рассеиваемых плавающими в луже льдинками, и с преувеличенным вниманием воззрилась на кожаные, отороченные мехом сапоги гигантского размера. О, конечно, сия добротная зимняя обувь существовала не сама по себе, а являлась гармоничным окончанием мощных мускулистых ног, нетерпеливо переминающихся на мелких камушках. Выше сапог начинались теплые штаны цвета охры, край полушубка, усеянный медными бляхами пояс и…
– Мелеана, – орк обеспокоенно помахал ладонью у меня перед носом, – ау. У тебя все в порядке? Ты себя хорошо чувствуешь?
– Чувствовала, – невежливо буркнула я. – Всего мгновение назад. Ибо вы втроем запросто переплюнете любого профессионального тюремщика. Да от вас даже по малой нужде тайком отлучиться невозможно…
– И правильно, – самодовольно крякнул Огвур, – потому что мы за тебя перед своей совестью отвечаем, и перед батюшкой твоим, и перед матушкой, и перед братом, и…
Я послушно кивала, украдкой загибая пальцы и дожидаясь, пока самоназначенный телохранитель закончит длинный список перечислений, ставший ежедневно употребляемой присказкой, призванной пробудить мою сознательность. Но внезапно тысячник осекся. Я вскинула на него глаза, тщетно пытаясь скрыть плещущуюся в них дерзость.
– Гоблины проклятые! – возмущенно взревел орк, носком сапога обличающе пихая припрятанную за валуном связку хвороста. – Мелеана, да ты никак совсем с ума сошла! Таскать такие неподъемные тяжести, причем на твоем сроке, – это же чистейшей воды самоубийство!
– Не-а, – нахально подначила я. – Самоубийство – это жить с вами в одной пещере и терпеть ваш произвол. И вообще я уже взрослая и сама знаю, что да как…
Но Огвур демонстративно проигнорировал мою гневную заявку на независимость. Одной поросшей темными волосками лапищей он сгреб увесистую связку дров и, словно пушинку, закинул ее себе за плечо, а второй – легко подхватил меня с камня, свободно удерживая на сгибе руки и прижимая к своей широкой груди. После этого он удовлетворенно сложил губы во вредную ухмылку и размашисто зашагал вниз с холма.
Комфортно устроившись в его надежных объятиях, я заправила за ухо прядь черных мужских волос, выбившихся из-под стягивающего их шнурка, и благодарно погладила орка по щеке. Огвур ласково заурчал, будто огромный снежный барс, и еще плотнее притиснул к себе почти невесомую для него ношу. Каменные мышцы упруго перекатывались под тонким овчинным кожушком.
– Непослушная… – Воркующий бас эхом рождался в недрах его непоколебимой, словно скала, груди. – Неосторожная, упрямая, бесценная, сумасшедшая!