Вспотев, она сняла платок с головы, и в жесткой гриве ее волос обнажились толстые седые пряди. Вытерла платком иссеченное морщинами лицо и окутала им надломленную шею. Ладони рук ее были емки, точно ковши, пальцы же непрерывно шевелились, как бы разбирая, распутывая моток пряжи. Это было неприятно видеть. И вся Иваниха как-то нечеловечески тяжела.
О сороковом медведе она сказала:
- Медведь-зверь - богу служит, Кереметь на медведях в небе ездит, солнце возит. Солнце-то большое, с хороший пруд, тяжелое, всё из чистого золота. Люди тоже богу нужны. Пчела служит человеку, человек - богу. Кереметь сказал: "Бей медведя, покуда я терплю, побьешь много - солнце встанет, помни! Тогда пошлю на тебя сильного, он тебя убьет". Человек согласился: человеку скота жалко. Меды жалко, овсы. Медведь много портит.
Почесав концом ножа кожу на голове, она плюнула на ладонь и, пригладив слюною взбитые волосы, уставила в лицо мне свой мутный, подавляющий взгляд. Нос у нее широкий, ноздри вывернуты, как у верблюда.
- Вот тебе, молодому, надо знать: баба есть такая, как сороковой медведь. С тремя любишься - ничего, и с девятью - ничего, а встанет на пути твоем четвертая, или там седьмая, и - конец тебе. Приворожит, привяжет, кроме ее нет у тебя свету, будешь жить как слепой. Это - судьбинная баба, ее Кереметь в наказание посылает. Богу - детей надо, людей. А когда одна голая игра, без детей, это он не любит. Не надо это ему...
- Вы в церковь ходите? - спросил я.
Она как будто удивилась, отвечая угрюмо:
- Мы ходим. Зачем не ходить? У нас церковь хорошая, князьями строена. И поп хороший, умный. Его пчела любит. Мы тут смирно живем, хорошо. Леса округ.
Котята влезли ей на колени, она сгребла огромной лапой своей двух, подняла зверьков к лицу, спросила:
- Ну, что?
И, налив молока в свое блюдце, тут же, на столе, сунула им блюдечко, этого не сделала бы простая баба.
- Лакайте. А третий где? Братишка?
Братишка грыз мой сапог, я поднял котенка и поставил его на стол.
- Это вот умные звери, они никому не верят, - сказала Иваниха. - И память у них крепка: побей его, он это помнит. Через пять лет вспомнит, когда и не ждешь. А у людей память слаба: не помнят они, кто их бьет...
Сильно завечерело, уже пригнали стадо, по улице шли мужики, плыли мимо окон косы, отражая красноватый заревой свет, в окна заглядывали бабы.
- Ну, надо мне сходить в улицу, - сказала Иваниха. - Ты почто остановился у Мокеева? Эта семья несчастливая. Ты вдругорядь у меня остановись. Я заезжих люблю.
И, провожая меня за ворота, крикнула какой-то бабе: