— Она вроде меня, — вмешался в разговор Морел. — Тоже, видать, не поймет, чего в них, в этих книжках, одна скукота, неохота утыкаться в них носом, и мне тоже.
— Не годится тебе так говорить, — упрекнула миссис Морел сына.
— Но ведь это правда, мама… не может она читать. Что ты ей дала?
— Да просто книжечку Энни Суон. Кому же захочется читать что-нибудь серьезное воскресным вечером?
— Голову даю на отсечение, она и десяти строчек не прочла.
— Ты ошибаешься, — не согласилась мать.
Все это время Лили понуро сидела на диване. Уильям быстро к ней обернулся.
— Ты прочла хоть сколько-нибудь? — спросил он.
— Да, прочла, — был ответ.
— Сколько?
— Не считала я, сколько страниц.
— Расскажи хоть немного, о чем там речь.
Она не смогла.
Лили никогда не шла дальше второй страницы. Уильям, с его живым, деятельным умом всегда читал много. Лили только и понимала, что флирт да пустую болтовню. Он же привык пропускать все свои мысли через восприятие матери; и оттого, когда ему требовалось душевное понимание, а от него ждали нежных поцелуев и любовного щебета, он начинал ненавидеть свою нареченную.
— Знаешь, мама, — сказал Уильям, когда поздно вечером они остались одни, — Лили совсем не знает цены деньгам, такой у нее ветер в голове. Она, когда получает жалованье, возьмет да накупит какой-нибудь дряни вроде marrons glaces[5], а я изволь покупать ей сезонный билет и оплачивать всякие непредвиденные покупки, даже белье. И она уже хочет выйти замуж, а мне кажется, мы вполне можем пожениться и в будущем году. Но при таком отношении к жизни…
— Хорош будет брак, — сказала мать. — Я бы еще как следует подумала, мой мальчик.
— Ну, знаешь, я слишком далеко зашел, где уж теперь рвать, — сказал он. — Так что как только смогу, я женюсь.
— Хорошо, мой мальчик. Раз решил жениться, женись, тебя не остановишь. Одно тебе скажу, когда я думаю об этом, я ночей не сплю.
— Она будет молодцом, мама. Как-нибудь мы справимся.
— И она позволяет тебе покупать ей белье?
— Ну, понимаешь, она меня не просила, — начал оправдываться Уильям. — Но один раз утром… а холод был… я встретился с ней на станции и вижу, она вся дрожит, прямо трясет ее. Я тогда спросил, хорошо ли она одета. А она говорит: «Наверно». Тогда я говорю: «А белье у тебя теплое?» И она сказала, нет, бумажное. Я ее спросил, как же это она в такую погоду не надела ничего поплотней, а она сказала, ничего поплотней у нее нету. Ну, оттуда у нее и бронхиты! Вот и пришлось повести ее в магазин и купить что-то потеплей. Понимаешь, мама, будь у нас деньги, я их не жалел бы. И должна же она оставлять деньги на сезонный билет. Но нет, она идет с этим ко мне, а я выкручивайся.