А перед воротами я разглядел виселицу и спросил Чака:
– Где твой бинокль?
Карлик дал мне его, я посмотрел еще раз. У одного из повешенных, молодого парня с распухшим синим лицом, были длинные каштановые волосы.
Я попытался представить себе, как он выглядел при жизни, опустил бинокль и сказал:
– Там брат Лады.
– Да? – Чак забрал у меня бинокль. – Ну, мутант его знает… Вроде похож, да. Значит, повесила его Мира твоя, так что можешь забыть о своем намерении, че-ловече. Короче, слушай сюда. – Он снова передал мне бинокль. – Вот за той оградой и начинался аэродром. А вон Большой дом торчит. Вокруг него поле, на котором караваны встают, ну и торговые ряды там лее. Вокруг базара ангары здоровенные, вернее, то, что осталось от них. Теперь внутрях мастерские. Я так смекаю, в тех ангарах когда-то самолеты ставили. За мастерскими дорога, бетонка из плит, с одного конца ее песком занесло, а другой ведет к холмам. Вот такой он, Херсон-Град ваш.
– Как ты собираешься в него проехать?
– Да как… Известное дело: улица земляная между этими лачугами идет, а дальше ворота в ограде. Там охрана, но меня они знают.
– А почему лачуги красные?
– Да глина тут неподалеку есть, карьер глиняный. Особая, больше нигде такой. Большаки ее оттуда добывали. Всякий мусор свозили, от техники той остатки, из них клепали стены, ну и обмазывали глиной этой своей. Только и глина в карьере закончилась, и техники не стало больше. Одна «Крылатая могила» цела еще. Слушай, а ведь уже знают херсонцы, что гетманы сюда едут. Ты видишь? Никого нет, за стену ушли…
Преодолев пустырь, полный мусора, который жители окраины выбрасывали сюда, «Каботажник» въехал на хорошо укатанную земляную улочку. Из-под колес, всполошенно взмахивая обрезанными крыльями, разбежались длинноногие птицы с пестрыми хохолками.
– О, это курочки пустырные… – протянул Чак и причмокнул. – Местные их ловят и держат у себя, выращивают. Вкусные! Эх-ма, жрать охота…
Глиняные постройки начинались дальше, а на окраине стояли совсем уж неказистые развалюхи. Между вкопанными в землю трубами и жердями были протянуты веревки, на которых висели драные одеяла. Иногда между жердями поскрипывали на ветру листы жести. Крыши из досок, накрытых вязанками хвороста.
Я перешел к боковому окну, разглядывая улочки, во все стороны разбегающиеся от той, по которой мы ехали. Совсем узкие и кривые, по ним разве что ручную тележку можно провести. Постукивали листы жести и фанеры, одеяла шевелились на ветру. «Каботажник» проехал земляную площадку, посреди которой из обложенной голышами скважины бил фонтанчик мутной воды, а рядом стояли кривые лавки – доски, положенные на шины и камни. Дальше развалюх из мусора почти не было, там стояли глиняные мазанки.