Не мог этот человек быть автором философской книги. С большой натяжкой его еще можно себе представить пишущим учебное пособие для кулинаров или виноделов, но уж никак не мыслителем.
А собственно, почему? Почему не может быть у философа вид затейника или эстрадного остряка? Герберт Уэллс был великий писатель, создатель удивительно смелых и оригинальных научно-фантастических концепций. А те, кто его близко знал, утверждают, что его внешность не совпадала с его внутренним миром, он был невысок, суетлив... А философ Шопенгауэр, склочный старик, изувечивший свою соседку, а затем плативший ей алименты?
Я мысленно возражал себе, но убедить себя не смог.
Я сказал, обращаясь к соседу:
- Извините меня, я долгое время болел и, как говорится, отстал от жизни.
- Мы все отстали от жизни, - пошутил человек, похожий на затейника, - и жизнь отстала от нас. Контакт потерян, - и он снова подмигнул, на этот раз явно не нам, а бутылке с краоным вином.
- Имя ваше мне знакомо, - сказал я, - вы случайно не однофамилец знаменитого социолога?
- Нет, случайно не однофамилец, - ответил он, - я случайно он сам.
- Автор нашумевшей книги?
- Да, - сказал он. - Пока книга еще не отказалась от меня. Как говорили лет тридцать тому назад, не отмежевалась... Попрошу вас, подвиньте-ка мне вот то блюдо с селедкой. Отличная, доложу вам, селедка. Пока существует селедка и тонко порезанный лук, политый майонезом, человечеству не стоит унывать.
- Не знаю, как насчет человечества, - сказал я, подавая ему блюдо с селедкой, - но вы явно не унываете.
- А вы? Вы разве приуныли?
- С вашей помощью.
- Как вас понять?
- Я как раз читаю вашу книгу.
- Вы меня принимаете за продолжение моей книги?
- Не за продолжение. Нет! Но я считаю, что между книгой и автором должно быть единство, если автор вполне искренний человек.
- Можете считать меня не вполне искренним. Я вам разрешаю. Но книга есть книга, а я не книга. Я - человек. И ничто человеческое мне не чуждо. Неужели я должен предаваться унынию, пробуя такую вкусную селедку и попивая такое отличное вино? Чуточка сенсуализма не помешает человеку, даже если он только вчера узнал, что он смертен. Но я узнал это не вчера.
- В своей талантливой книге вы не оставляете никакой надежды.
- Для чего пишутся книги? - вдруг спросил он меня.
Я не ответил. Он ответил за меня и за себя:
- Для того, чтобы, кроме всего прочего, Их читали. А кто будет читать оптимистическую книгу, похожую на передовицу газеты "Физическая культура и спорт"? Отчаяние и страдание на бумаге и жизнерадостность в миру. Сейчас в моде такого рода дуализм. Повеселившись в обществе друзей, вволю пображничав, человек у себя дома не прочь немножко погрустить.