Только одно ее слово — и не будет больше ни этих сердечных, теплых объятий, ни искреннего одобрения и восхищения в глазах отца. Она в мгновение ока снова превратится в дочь-неудачницу, заблудшую овечку, за которой нужен глаз да глаз. Иначе она снова пойдет по неверному пути, как это случилось с ней когда-то…
Так размышляла Феба, когда отец прижимал ее к своей груди — чего не случалось уже много-много лет. И только сейчас Феба заметила, как постарел отец и каким стал дряхлым. А ведь она привыкла думать о нем как о сильном и властном человеке. А сейчас викарий показался ей таким хрупким и ранимым.
Седые волосы, кустистые нависающие брови, которые подчеркивали выразительность холодных голубых глаз.
А ведь он так стар и может скоро умереть. Она должна успеть подарить ему радость, стать наконец его утешением на склоне лет, а не позором всей семьи. И без того Феба потеряла слишком много времени, принося своему отцу сплошные огорчения…
Больше так не может продолжаться.
Феба решила, что на ее плечи ложится очень большая ответственность за счастье близких. Неужели ее родные не заслужили счастливую старость? В ее силах обеспечить это. Самое разумное — не отказываться от удачи, которая сама идет в руки, и радоваться этой прекрасной возможности сделать всех вокруг счастливыми.
Феба больше не могла сдерживаться, и слезы градом покатились у нее из глаз.
— Ах, папа…
К ее удивлению, викарий обнял ее еще крепче.
— Ну довольно, дорогая. Хватит плакать. — А затем викарий перевел взгляд на Брукхевена. — Невесте полагается немного всплакнуть для порядка, в кругу семьи, вы согласны, Брукхевен?
Маркиз откашлялся.
— Надеюсь, это не войдет у нее в привычку? — Викарий хрипло рассмеялся:
— Можете не беспокоиться на этот счет. Моя Феба — разумная девушка.
«Моя Феба». «Моя дорогая». Сердце Фебы сладко таяло от этих нежных слов. Она так давно мечтала услышать их в свой адрес от строгого и вечно недовольного отца!
Так уж само собой вышло, что она воплотила в жизнь отцовские мечты.
А свои собственные?
При этой мысли у Фебы сжалось сердце. На мгновение ее охватило отчаяние. Но желание снова увидеть безоговорочное одобрение в глазах скупого на ласку родителя и услышать его похвалу пересилило острую жалость к себе. Она с наслаждением вдохнула пахнущий табаком отцовский жилет, а затем отстранилась, придав своему лицу сдержанное выражение, которое больше всего подобает скромной дочери благочестивого викария.
— Прошу простить мне мою несдержанность. Со мной все в порядке.
Нет, это неправда! Разве так она хотела завершить эту сцену? Нет, не так, и она сама прекрасно это понимала.