О своей неуспеваемости Порейко создал легенду. Он объяснял товарищам — впрочем, товарищей у него нет: кто согласится с ним на дружбу, если он смотрит на всех пренебрежительно, разговаривая, цедит слова через зубы? — он объяснял, что в институте к нему просто придрались, отомстили за смелую критику. Каких от него смелых поступков можно ожидать вообще? Просто плохо учился.
Теперь попал на фронт. Оказался в чужой среде, где много простых, порою полуграмотных, малокультурных людей. Но простые, малокультурные умываются, а он — нет.
— Хоть стреляйте — не пойду!
— За отказ выполнить команду на поле боя стреляют, — поясняю я и вынимаю из кобуры пистолет. Оттягиваю затвор. Навожу пистолет на Порейко. Вижу, как начинает дергаться его голова, как безумно расширяются зрачки. Порейко шарахается в сторону и с криком «а-а-а!» бежит по траншее прочь. Стреляю ему вслед, но выше головы, в воздух…
— Разрешите я сбегаю, — вызывается Валиков. — Мечик потопал умирать.
Валиков возвращается часа через полтора — без фуражки, промокший: идет дождь со снегом.
— Валиков, где твоя фуражка?
— Ах, черт, посеял в кукурузе. Не мог найти. Темно уже. Ну, ничего, перейду на зимнюю форму одежды: есть шапка установленного образца. (Валиков любит иронически цитировать слова из приказов и уставов.)
Валиков улыбается, и все улыбаются. Этот шумный, черноглазый парень очень быстро передает окружающим свое хорошее настроение. Иногда и скажет совсем не смешное, а вокруг смеются: такая у него интонация. В ней, наверно, весь секрет.
Валиков снимает со спины термос, говорит мне:
— Ваше задание выполнено. Только термос не полный. Случилась авария. Ползу через бугор и вдруг чувствую, что мне горячо. А это суп гороховый вытекает. Скидываю термос, смотрю — в нем дырка. Шальной пулей пробило. Пришлось затыкать подручными средствами.
Богомазов стаскивает с Валикова мокрую шинель и вдруг говорит:
— Постой, тут не только термос задело, но и тебя, кажется…
На гимнастерке у плеча расплылось темное красное пятно.
— Раздевайся. Ребята, у кого есть индивидуальный пакет?
Рана, к счастью, небольшая — царапина.
— Тебе больно, Валиков? Ты чувствовал, когда чиркнуло?
— Нет. Вот как суп горячий тек — чувствовал.
— Ну, ничего страшного. Это заживет.
— На мне как на собаке.
По котелкам разливают суп. Звякают о котелки ложки.
— Добавки сегодня не будет, — горестно вздыхая, замечает Таманский. — Придется ждать до утра.
— Насчет добавок, славяне, бросьте, — советует Валиков. — Знаете, какая на это точка зрения у повара? Подхожу я к кухне — стоят наши братцы батарейцы за добавкой. А повар Потапыч говорит: «Удивляюсь я на солдата: съест котелок, просит второй, а то еще и третий. А я лично скушал утром стакан сметаны, и мне до сих пор ничего есть не хочется». Ему отвечают: «Эх ты, Потапыч! Ты своего супа никогда не пробовал. Через него все дно насквозь видно… Как дистиллированная вода».