Испугавшись, что и так уже слишком озадачила его, Кейт решила рассказать что-нибудь такое, за что можно зацепиться, в чем нет сомнений.
– Я согласна, что иногда мы принимаем желаемое за действительное, но я, как и вы, не могу согласиться с доводами людей типа Дэйва Бровермана. Пока не могу. Потому что на картонаже Ташат было еще одно стихотворение. – Кейт помолчала, а потом начала читать наизусть:
– Сначала голос взбунтовался против тьмы, и стал настолько громок, что темные воды заволновались.
Это поднимался Тему, чья голова похожа на лотос с тысячей лепестков. Он вымолвил слово и от него отделился лепесток, изогнувшись на поверхности воды.
Он воплощал желанье жить. Из ничего он создал себя, свет. Рука, разделившая воды, воздела солнце и расшевелила воздух.
Он был первым, он был началом. Потом возникло и все остальное, как лепестки, расплывающиеся по пруду.
И я могу поведать тебе эту историю.
Я просыпаюсь в темноте, суетятся птицы,
шепчут деревья, трепещут крылья.
Это утро моего рождения, первое из многих.
В храме рычат львы и дрожит земля.
Но только завтрашний день следит за сегодняшним.
Норманди Эллис «Пробуждающийся Осирис»
4
Год пятый правления Тутанхамона
(1356 до н. э.)
День 12-й, второй месяц засухи
За мной снова пришел слуга жреца, но теперь Атон плыл высоко в небе. На этот раз мы обошли вокруг главного обиталища священника, зайдя в дом поменьше, который был соединен с главным строением крытым коридором, и меня провели в большую комнату, охраняемую статуями бараноголового бога в натуральную величину – Амоном в старинном облике.
В центре стояла лежанка в форме котенка, чей хвост замер в размахе, а голова была обращена к маленькой девочке, лежащей у него на спине.
– Когда ты впервые заметила, что ей нездоровится? – спросил я кормилицу, которую узнал сразу же, поскольку она почти не изменилась за четыре года, прошедшие с тех пор, как я видел ее в последний раз, – разве что под глазами появились темные круги.
– Три дня назад. Сначала она расстроилась из-за того, что потеряла игрушку, или когда Тули не явился на зов сразу же, а ей это несвойственно.
– К тому же она отказывается есть, – вставил Пагош, – и стала молчалива. Это ей тоже несвойственно. – Я ощутил ее жар даже прежде, чем положил пальцы на шею, так что не удивился, когда услышал, что сердце бьется слишком часто.
– Мне она показалась слишком теплой, – продолжала Мерит, – но сейчас все разгорячены, Ра ведь так долго путешествует по небу.
– Кто-нибудь еще из детей болен?
– В доме Рамоса других детей нет. Только она… – Мерит запнулась, и глаза ее наполнились слезами. – Малышка.