Задумавшись над его словами, я пустила Севера в галоп и обогнала нашу кавалькаду, больше похожую на королевский выезд. Столица, красоты которой в день приезда ускользнули от меня, жила своей кипучей столичной жизнью. По булыжным мостовым мчались кареты, запряженные разномастными лошадьми. Казалось, владельцы все силы и злотые положили на то, чтобы перещеголять друг друга. Возничие, одетые в наряды кричащих расцветок, восседали на облучках, словно небожители. Горожанки, более похожие на цветы в своих кружевных шляпках, или торты с пирожными, по ошибке украшенные ворохом перьев вместо крема, прогуливались по тротуарам из цветного шеломского камня, сопровождаемые важными мужчинами, разодетыми, как на праздник. Одуряющий запах ароматических масел, свежей выпечки, которой торговали на каждом углу, и свежести после летнего дождя создавал неповторимый аромат большого города, древнего и молодого, суетливого и праздного одновременно. Волна злобы накатила, накрыла с головой, полоснув сердце болью. Меня не будет, а они останутся. В своих шляпках, со своими детьми, спешащие по своим таким мелочным и незначительным делам.
Я ненавидела. Ненавидела спутников, торговца пирожками, семейную пару, мирно шествующую с выводком розовощеких малышей и виновную только в том, что попались мне навстречу. Женщина запнулась на полуслове и проводила меня изумленным взором.
— Это не ты, — голос князя вырвал меня из омута мрака.
— А кто? — буркнула я, приходя в себя.
— Та сила, что живет в тебе.
— И что? Что мне с этим делать?
— Жить, — пожал он плечами.
Я задохнулась от вспышки ярости, застившей глаза:
— Вы, который живет один Всевидящий знает сколько, и сколько ещё проживете, как Вы можете судить о том, что я сейчас чувствую?
— Принцесса, чтобы судить о смерти, вовсе не обязательно жить долго. Даже если тебе отпущено немного, стоит ли подаренное судьбой время тратить на сожаления и слезы? Один умирает, как тварь дрожащая, обгадив штаны, о смерти других слагают легенды. А кто-то умирает ради того, чтобы подарить жизнь другому, — его синие глаза потемнели.
Мы ехали рядом, касаясь стременами, и молчали. Но теперь это было почти дружеское молчание. Какое право я имею винить его в том, что он живет столетия? И какое право у меня есть, чтобы винить других в своей беде? Даже Вейра? Одна я виновата в том, что случилось. Упоминание о смерти ради жизни отрезвило, окатив ледяным душем, и напомнило, что вампиры теряют любимых, чтобы потом жить. Вечно, долго, с разорванным сердцем, что в сто крат страшнее, чем уйти первым.