Нависла пауза. Заготовленные Марой вопросы для перекрестного допроса остались невысказанными. В наступившей тишине Маре послышалось, будто неподалеку тихо охнула ее бабушка.
Хильда перевела на Мару торжествующий взгляд:
— Итак, отвечая на ваш вопрос, мисс Койн, скажу, что начала поиски «Куколки» после того, как выяснила все это.
Амстердам, 1942 год
— Рад приветствовать вас, мистер Баум.
Уиллем открывает перед Эрихом дверь, тот переступает порог собственного дома. Слуга помогает хозяину снять пальто. Некогда элегантное кашемировое пальто сейчас украшено нелепой яркой желтой звездой — грубой поделкой, словно вырезанной тупыми ножницами несмышленым ребенком. Хотя нацисты и навесили ему ярлык «еврей», сам Эрих себя таковым не считает.
Избавившись от пальто, Эрих перестает чувствовать тяжесть звезды, расправляет плечи и приосанивается. На секунду он почти смиряется с ежедневным унижением — визитам к своим коллегам в надежде, что они проигнорируют распоряжение рейхскомиссара Зейсса-Инкварта, запрещающее евреям заниматься финансовой деятельностью. Без таких походов теперь не обойтись, ведь арийский «опекун» забрал себе страховой бизнес Баума, не оставив прежнему хозяину никаких средств к существованию. Он терпит стыд каждый день во время долгих прогулок в деловой район, туда и обратно, так как евреям больше не разрешено ездить в машинах или на общественном транспорте.
— Благодарю тебя, Уиллем.
Эрих удивляется, что прислуга до сих пор не покинул а его, хотя его дом был и их домом столько, сколько стоят эти стены, — напоминает он себе, и, скорее всего, им просто некуда идти. В последнее время никто не нанимает помощников, даже нацисты, даже их голландские прихвостни, а он с Корнелией по-прежнему может обеспечить слугам кров и пищу, хотя наличные теперь редкость, с тех пор, как рейхскомиссар запретил евреям снимать деньги с их собственных банковских счетов. И все же он чувствует себя обманщиком, когда слуги бросаются ухаживать за ним, ведь они — настоящие арийцы, а он — изгой, не достойный внимания за порогом этого дома.
— Эрих, это ты? — слышит он голос жены из гостиной.
— Да, дорогая. Кто же еще?
В последнее время к ним не заглядывают визитеры. Как все изменилось с безмятежных довоенных дней! Бывшие друзья боятся, что их кто-нибудь увидит в доме евреев.
Направляясь в гостиную, Эрих проводит рукой по темным прямоугольникам (следам, оставшимся от картин) на выцветшем красном шелке. Уже не в первый раз он молча воздает благодарственную молитву за то, что послушал дочь и переправил картины во Францию до того, как Голландия сдалась нацистам 14 мая 1940 года. В противном случае Эриху пришлось бы передать коллекцию местной банде рейхскомиссара, государственным мародерам из службы Мюльмана, во исполнение указа, требующего, чтобы евреи сдали все ценности представителю службы Мюльмана, банку «Липпманн, Розенталь и K°». Он передал несколько наименее ценных картин, что оставались у него в доме, когда вышел указ, но нацисты пронюхали, что когда-то он владел другими сокровищами, и теперь выпытывали, куда они подевались.