— И управляет...— вставил сенатор.
— Он учит, а не управляет,— чуть понизив голос, сказал Никий.
— Хорошо, хорошо,— чувствуя, что разговор приобретает совсем не тот характер, который бы ему хотелось, примирительно проговорил сенатор.— Я не желал обидеть ни тебя, ни Павла, знаешь, как я к нему отношусь. Я очень высоко ставлю его как философа.
— Он не философ.
— Ну, как пророка, если тебе так больше нравится.
— Он учитель,— твердо произнес Никий и сжал губы.
— Пусть будет так,— почти смиренно заметил сенатор,— я не оспариваю это. Скорее я думаю так же. Но я хотел поговорить с тобой о другом.— Он сделал паузу и, пристально посмотрев на Никия, сказал: Пилишь ли, я получил письмо от учителя.
Никий спокойно смотрел на него, и в глазах его не было вопроса.
— Ты понимаешь, о чем я говорю? — спросил сенатор чуть нетерпеливо.
— Да,— кивнул Никий.
— Почему же ты не спросишь, о чем это письмо?
— Оно послано тебе.
«Резонно»,— про себя подумал Сенека, а вслух сказал:
— Письмо касается тебя.
— Я слушаю.
— Видишь ли,— после некоторой паузы проговорил сенатор,— учитель хочет, чтобы ты остался в Риме.
— В Риме? — переспросил Никий, и лицо его выразило крайнюю степень огорчения,— Но ведь учитель ждет меня, он сам сказал...
— Это было давно,— перебил его сенатор, пряча глаза,— Сейчас он считает, что тебе необходимо остаться в Риме.
— Но я не хочу оставаться! — воскликнул Никий с такой досадой и горечью, что Сенека подумал: «Сколь он еще молод!» И тут же, изобразив на лице граничащее со страхом удивление, произнес:
— Неужели ты можешь?.. Неужели ты можешь ослушаться учителя?!
— Нет,— спустя несколько мгновений, не поднимая головы, глухо ответил Никий и добавил, все же вскинув на сенатора осторожный взгляд: — Ты можешь показать мне это письмо?
— Нет,— в свою очередь проговорил сенатор и вздохнул,— не могу, я его уничтожил.
— Уничтожил?! — вскричал Никий, делая страшные глаза.— Письмо учителя?
— Да, письмо учителя,— холодно кивнул сенатор.— У меня были на то веские причины.
Аннею Сенеке, сенатору, фактическому правителю Рима, писателю и философу, было неприятно отчитываться перед мальчишкой, но дело требовало того, и он, смирив себя, четко и подробно объяснил Никию, что могло бы быть, попади его письмо и письмо Павла в чужие руки. Больше всего он упирал на то, что в этом случае Павел подвергся бы смертельной опасности. И он закончил удрученно:
— Ты же знаешь, как поступает император с назареями.
Лицо Никия вспыхнуло, и сенатор, предупреждая его восклицание, сказал:
— Я знаю, что тебе неведом страх и ты готов умереть за то, во что веришь. Но дело не столько в тебе самом, сколько в Павле. Думаю, его гибель сейчас была бы большой потерей для всех...— Он хотел сказать лишь «для всех нас», но, чтобы усилить впечатление, добавил: — Потерей для всех нас и для меня в том числе.