— Нагибайся да нюхай, как собаки делают!»
Лакей вступил в зону унижения, превращаясь в собаку: «Холуй нагнулся и понюхал».
— Ну, теперича языком лизни, как собаки лижут!
Лакей исполнил приказ.
— Ну, теперь бегай вокруг меня!
Лакей обежал барышню «разов десяток, да опять пришлось нюхать и лизать ей языком. Что делать? Морщится да нюхает, плюет да лижет!».
На другой вечер повторилось то же самое. По приказу молодой барыни лакей снова «стал ей под жопою нюхать и в пизде лизать».
«Этак долгое время угощала его барышня, да потом сжалилась, легла на постель, заворотила подол спереди, дала ему разок поеть и простила всю вину».
Барышня точно разыграла ситуацию преступления и наказания и вышла из игры великодушной победительницей. Но и лакей в конце концов остался доволен: «Ну, ничего! хоть и полизал да свое взял».
Сама же сказка объяснилась в своем ограничительном, избирательном подходе к сексуальному действию, указала надопустимое и недопустимое, продемонстрировав наивность собственной морали. Лакейское хоть точно определяет границу сказочного фантазма (отрицательное отношение к куннилингусу), за которой кончается мужская победа и начинается его поражение, границу, которая в русской традиции получила устойчивый, многовековой характер.
Вместе с тем, если жопа — погибель, говно есть в некотором роде ценность. В сказке «Первое знакомство жениха с невестой» (20) повествуется о первом ночном свидании молодых. Инициатором становится девка:
— Как же быть-то? ты где, Иванушка, спишь?
— В сенцах.
— А я в амбарушке. Приходи ночью ко мне, так мы с тобой и поговорим ладнее…
Вот пришел Иванушка ночью и лег с Машуткою. Она и спрашивает:
— Шел ли ты мимо гумна?
— Шел.
— А что, видел кучу говна?
— Видел.
— Это я насрала.
Невеста об этом сообщает с гордостью, желая повысить себе цену.
— Ничего — велика!
Удивился. Зауважал. На жениха такая большая куча говна произвела желанное впечатление. Сказка, однако, кончается некоторым недоразумением.
«Проснулась она ночью и ну целовать его в жопу — думала, в лицо, а он как подпустил сытности — девка и говорит: «Ишь, Ваня, от тебя цынгой пахнет!..»»
(Такому сравнению позавидовал бы любой писатель.) Но сказочник не спешит переводить невесту в разряд жертв. Дело молодое. Обозналась. Смешно, но простительно.
Насрать — это также и месть. В сказке «Поп и западня» (39) поп мстит мужику за смерть любимой собаки тем, что срет ему в капкан. Но попу в сказке никогда не везет. Капкан прищемил ему яйца — «он тут же издох» (в слове «издох» — не только враждебное отношение к попу; речь идет о русском отношении к смерти). В сказке «Каков я!» (76), напротив, мужик отомстил обманувшему его попу тем, что насрал ему в шапку.