Перечитывая написанное, я вдруг поняла, что почти ничего не сказала об одной судьбе. Это судьба моей семьи, ее многолетняя борьба за меня, преодоление страха тоже попасть за решетку. А сколько было таких семей! Сколько матерей проводили дни в огромных очередях за справками и с передачами! В очередях к важным чиновникам, умоляя о пересмотре дел их детей! Сколько бабушек и дедушек, зная об ужасных условиях в детдомах для детей "врагов народа", мучились, не имея возможности помочь внукам! Сколько делились последним куском хлеба, посылая посылки в лагеря!
Об этой борьбе я хочу рассказать на примере моей семьи.
Когда в 1936 году меня и мужа арестовали, у нас оставались две большие хорошие комнаты в коммунальной квартире. Детям было 6 и 4 года. Мама слышала, что детей арестованных забирают в детские дома, а их квартиры отдают энкаведешникам. И первой заботой моих родителей стало спасение детей. Маме очень быстро удалось обменять две наши комнаты на одну одиннадцатиметровую в большой коммунальной квартире на Петровке, где жили мои родители и сестра Елена с сыном.
Детей прописали, комната, принадлежащая им, была незавидна, и мама немного успокоилась, переключив всю свою энергию на хлопоты за меня. Но увы! В один страшный день пришли трое мужчин и старший спросил:
— Здесь живут дети врагов народа Закгейма и Слиозберг?
— Да, — ответила мама, замирая от ужаса.
— Мы пришли за ними. Есть распоряжение забрать их в детский дом.
Мама втолкнула детей в их комнату, заперла дверь на ключ и положила его себе за пазуху.
— У вас есть ордер меня арестовать? — спросила она.
— Нет, — ответил мужчина. — Мы вас арестовывать не собираемся, мы пришли за детьми.
— Так вот, — сказала мама, — можете меня арестовать, можете убить, но, пока я жива, я детей не отдам!
Отец мой встал спиной к двери детской. На лице его было написано: пока я жив, я детей не отдам!
По-видимому, энкаведешники не ожидали такого отпора. Они привыкли встречать страх и покорность. Старший переглянулся со своими товарищами: не драться же со стариками!
— Ну, что ж, придем и с ордером.
Видимо, попался все же неплохой человек, не совсем потерявший совесть. Мог и оттолкнуть, и дверь сломать. А этот только пригрозил. Но следует учесть, что это был еще только 1936 год, когда карательная машина только набирала обороты, и отпор родителей сработал.
Над семьей навис ужас. Стали лихорадочно искать выход. Решили, что единственный, кто может помочь, — Владимир Аркадьевич Тронин, муж моей сестры Полины. Герой гражданской войны, орденоносец, друг Фрунзе и Куйбышева, он в это время был членом коллегии Наркомвода (может быть, даже заместителем наркома). Я видела у него пропуск в Кремль, на котором было написано: