Приезжали еще какие-то люди — из Прицкого, из Журбова,— все к Бубеле, не знали, что уже нет его в живых. Один явился ночью, Данько слышал из своей каморки, где поселила его Парфена, как хозяйка выходила к этому гостю на крыльцо и шепталась с ним.
— И вы одни, Парфена? — поинтересовался гость.
— Нет. Батрак у меня есть...—ответила она тихонько, чтобы не разбудить его в каморке.
Напрасно. Данько встал со своей узенькой койки, оделся, вышел к ним на крыльцо.
— Кто тут такой?
Высокий человек в бурке вопросительно покосился на Парфену, потом смерил взглядом Данька, бородатого, растрепанного спросонок. Лошади стояли усталые, невыспавшиеся, на санях дремал парнишка в башлыке поверх шапки. Парфена плотнее завернулась в шубейку.
— Это к Киндрату Остаповичу. Не верят, Данько, что мы его схоронили.
— Почему ж не верят? — спросил Данько, подозрительно покосившись на незнакомца в бурке.
— Думают, что прячется. Не знаете вы Киндрата Остаповича. Вот почему...
— Сам Македонский был на его похоронах. Тоже не верил,— усмехнулся в бороду Данько.— Пойдите на погост. Там видно. Рядом с Бонифацием. Там они помирились...
— Так, может, пройдем в хату? Как? — обратился гость к Даньку, чувствуя по тону, что тот на хуторе больше, чем батрак.
Вознице отворили конюшню, Данько сказал ему, что он может погреться на сеновале. Парфена предупредила, чтоб не поджег. Сами пошли в светлицу. Говорили при тусклой лампе, за пустым столом.
— Я Макар Дорош из Прицкого. Брат того самого Дороша, который пошел в гетманцы и, знать, сложил там голову. Мне верить можно. У меня ветряк и еще кое-что. Тьфу-тьфу! Бубела назначил день, и мы все теперь ждем этого дня. Передайте своим, что на крещение. На православное. Передайте, что мы ничего не меняем, все останется так, как уговорились. Колокола в церквах и крещенские залпы... Это сигнал. Дай бог тихой погоды с морозцем. На прудах все покончим и идем на Глинск...
— Македонский не знает про этот день? — спросил Данько.
— Знал бы, так я не доехал бы сюда. Извините, Пар-фена, но это даже хорошо, что не стало Бубелы, прости, господи, на дурном слове. Это их успокоило... За хутором не следят?— это уже вопрос Даньку.
— Кажется, нет. А впрочем... Нет, по-моему. С тех пор как я здесь...
— Майгула сюда не ездит?
— Не было.
— Осторожно с ним. Майгула не тот, что был... Совсем переменился. Но и мы пощады никому! Решается, кто кого...
Дорош встал, лицо у него было иконописно благолепное. Парфене просто не верилось, что он способен убивать. Данько проводил гостя за тополя, потом долго не возвращался, верно, решал что-то для себя.