Мою затянувшуюся речь прервала неслабая пощечина от королевы. Близняшки опустили руки и сидели красные и насупленные, а Машка покусывала губы в каком-то бешенстве, смешанном с бессилием.
– Ты говори, да не заговаривайся! Или ты думаешь, нам тех уродов было в удовольствие убивать?
– Почему бы и нет? Не буду припоминать все остальные обиды, напомню только мой вчерашний день рождения. Если вы настолько унижаете и оскорбляете меня, что для вас чужому человеку отрезать руку или ногу?
Девчонки демонстративно встали, все отошли к двери и, пока я одевался с независимым видом, о чем-то коротко переговорили. Затем все трое опять двинулись на меня с самыми решительными намерениями. Причем на губах Машки играла стервозная, коварная улыбка. По взмаху ее ладошек Катька с Веркой привычно заломили мне руки и поставили на колени, заставив лбом коснуться стоп королевы. Еще и провякали при этом:
– Преступник нижайше просит пощады у вашего величества!
– Он глубоко осознал свою вину и раскаялся!
Мне ничего не оставалось, как подавить рвущиеся наружу слезы и приготовиться к самому худшему. Но себе я при этом дал зарок: умру, но на поводу у этих сучек больше не пойду! Пусть хоть и в самом деле на куски разорвут!
Тем более удивительным прозвучал вынесенный надменным и жеманным голосом приговор:
– Повелеваю! Приближенного к нашему божественному телу и к телам моих верных амазонок подлого Пончика отныне не допускать к оным! Запретить ему ласки, утехи и ролевые игры до его полного исправления и поданного в подобном же виде очередного прошения. Если же он этого не совершит, отныне пусть и не надеется на нашу защиту. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!
В тот же миг меня небрежно отпустили, и я зарылся избитым лицом в пушистые тапочки нашей королевы. На что ехидный Веркин голос констатировал:
– Ваше величество, кажется, он уже раскаялся и просится обратно к вашему телу.
А Катька, делая вид, что нечаянно, наступила на мои пальцы и уточнила:
– Это правда, Ивлаев? Или нам показалось?
Мне хотелось и плакать, и скакать от радости. Но подобным поведением я бы все испортил, и меня бы сразу опять превратили в невольника. Поэтому я ответил со всей возможной строгостью и раздражением:
– Показалось! И сойди с моей руки, Катерина Васильевна.
Та, как всегда, попыталась меня обмануть:
– Это она Катька!
Но я уже сидел, растирая отдавленные пальцы, и даже не смотрел в ее сторону.
– Старшим врать некрасиво. Да и младшим – тоже.
– Вот это да-а-а… – протянула наша королева в изумлении. – Может, тебя, Борис…
– Павлович! – строго напомнил я, поднимаясь.