"Музыкант", — презрительно хмыкнул Валентин и снова расстроился.
Нечто волнующее таилось для него в этом слове, нечто грустное и одновременно радостное, дорогое. Но что именно — он вспомнить не мог.
Ночной город давно уснул, зевая свистом прибывающих к вокзалу поездов дальнего следования. Фонари сеяли неверным светом, рассыпающимся в подступившем тумане. Мужчина вышел к пересечению двух главных улиц, подслеповато щурясь на вывески круглосуточных магазинов, плотные ряды таксистов и редких прохожих.
"Город работяг-металлургов… Не для честного вора…"
Изредка мимо проносились оголтелые лихачи. Светофор подмигивал жёлтым глазом, табло под ним сообщало, что сейчас один градус тепла и полтретьего ночи. С пруда задуло осенней стынью и Валентин поспешил к одному из автомобилей с шашечками.
Он устроился на заднем сиденье чёрной "Сузуки" и приказал:
— Вези в "Ермак".
Идя на дело, он решил выпить для храбрости.
Занималось субботнее утро. Смеженные веки Веты трепетали, на лице цвела безмятежная улыбка. Ей снилась та самая музыка. Живая, настоящая…
И вдруг в колдовские грёзы ворвался звук, короткий и резкий, как жужжание осы, пролетевшей над ухом. Девушка перевернулась на другой бок, но назойливое "бзз! Бзззз!" не отставало. Издав стон разочарования, Иветта открыла глаза.
"Кого там черти принесли? Катерина Петровна вроде уже приходила за деньгами…"
Думать о "серых" не хотелось совсем. Набросив зелёный махровый халат, она влезла в тапочки и прошлёпала в прихожую. Глазок показывал нечто невысокое и расплывчатое. Девушка вздохнула и открыла дверь.
На площадке, чёрно-жёлтой от тусклой лампочки, сгорбилась полуголая девочка лет десяти, завёрнутая в простыню. Подростка трясло от холода, и светлые пряди мелко дрожали в унисон с телом, напоминая золотистый шафран под ветром.
— Чё надо? — грубо рявкнула Вета. — Иди к родителям.
Ребёнок поднял голову на худой шее и, преодолевая озноб, радостно улыбнулся. Девушка раздражённо хмыкнула и уже потянулась, чтобы закрыть дверь, но вдруг остановилась. Девочка громко шмыгнула, суча босыми ногами. Простыня спала и на груди проступили глубокие впадины ключиц.
Вета застыла. Гостья напомнила ей саму себя лет семь назад, когда отец выпорол её и выгнал босиком на площадку за то, что она нечаянно разбила его хрустальную награду "За волю к победе". Тогда она сидела в грязном углу, сжавшись в комок, и тряслась на холодном бетоне, глотая слёзы и думая:
"Я бы никогда не выгнала свою дочь в холодный подъезд".
А мимо неодобрительно топали собаки на поводках, сапоги и ботинки соседей…