Гиоргис был одним из очень немногих жителей Плаки, кто был знаком с подлинной жизнью колонии. Многие из них годами пользовались денежными выгодами от близкого соседства с лепрозорием, обеспечивая его всеми необходимыми товарами, и для таких людей перспектива закрытия колонии означала потерю дохода. Другие в открытую признавали, что закрытие колонии на Спиналонге станет для них большим облегчением. Такое количество больных людей совсем близко всегда их беспокоило, и даже зная, что эта болезнь не так уж заразна, они по-прежнему боялись ее как чумы. Эти люди упорно не допускали в свое сознание мысль, что проказу теперь можно вылечить.
Были и такие, кто в этот исторический вечер с нетерпением ожидал прибытия гостей. Для матери Фотини Савины Ангелопулос, все еще бережно хранившей воспоминания о своей подруге Элени, смерть которой она оплакивала долгие годы, мысль о том, что она увидит Марию снова свободной, доставляла огромную радость. Судьба смилостивилась над семьей Петракис, не дав свершиться второй трагедии.
Не считая Гиоргиса, больше всех закрытию колонии радовалась Фотини. Она и лучшая подруга снова будут вместе! Им больше не нужно будет встречаться в полутемном доме Марии на Спиналонге, и они опять смогут до ночи сидеть на площадке у таверны, обсуждая события дня.
Во влажной жаре августовского дня Стефанос, стоя на кухне таверны, готовил в огромных металлических казанах тушеную козлятину, рыбу-меч, плов и пирожные закаропластион, выпекал целые противни медово-сладкой пахлавы и катефи. По обилию предложенных угощений это должен был быть пир на весь мир.
Вангелис Лидаки также был в восторге от предстоящего события. Он наслаждался всеобщим волнением, вызванным этим необычным днем. К тому же Лидаки знал, как много все это значит для Гиоргиса, одного из его постоянных, пусть и самых неразговорчивых клиентов. Затем ему пришло в голову, что некоторые из обитателей Спиналонги могут поселиться в Плаке, увеличив местное население, а значит, и число его клиентов. Успех для Лидаки измерялся количеством пустых бутылок от пива и раки, скапливающихся в его ящиках для мусора под конец дня, и он надеялся, что шум от них станет еще громче.
Колонистов одолевали такие же смешанные чувства, как и людей, готовившихся к их встрече. Некоторые из островитян не осмеливались признаться даже самим себе, что предстоящий отъезд наполнял их не меньшим ужасом, чем когда-то приезд на Спиналонгу. Остров подарил им безопасность, о которой они и не мечтали, и многие боялись ее потерять. Некоторые из колонистов – даже те из них, у которых не было ни отметин, ни физических изъянов, безошибочно указывающих на близкое знакомство с лепрой, – опасались, что никогда не смогут зажить нормальной жизнью. Димитрий был не единственным из островитян помоложе, у кого не сохранилось воспоминаний о жизни за пределами Спиналонги. Она стала их миром, а все за ее границами было не более реальным, чем картинки в книжке. Даже деревушка, на которую они каждый день смотрели через пролив, казалась им почти что миражом.