Войдя в дом, она швырнула тяжелый рюкзак на выложенный плиткой пол и бросила ключ от входной двери на потемневший от времени вычурный латунный поднос на тумбочке в прихожей. Ключ громко звякнул о металл. Алексис сделала это намеренно: она знала, что больше всего на свете мать не любит, когда ее застают врасплох. Затем тишину дома нарушил возглас:
– Мама, привет!
По всей видимости, София была на втором этаже. Алексис взбежала по лестнице и вошла в спальню родителей, успев привычно поразиться царящему там порядку. На уголке зеркала аккуратно висели бусы матери, а на туалетном столике как по линейке выстроились духи. Да и вообще, все вещи находились на своих местах и в комнате не было ровным счетом ничего, что могло бы рассказать о характере или прошлом Софии – только фотография в рамке, как всегда, стоящая на тумбочке рядом с кроватью. Несмотря на то что Маркус тоже спал в этой комнате, его влияние, побежденное потребностью Софии в порядке, здесь абсолютно не чувствовалось. У каждого из обитателей этого дома был собственный уголок, и остальные не имели права устанавливать в нем свои порядки.
Педантичный минимализм спальни отражал характер Софии, а в кабинете Маркуса царил совсем иной дух. Пол здесь был заставлен внушительными стопками книг, которые иногда заваливались, и толстые тома разлетались по комнате. Чтобы пробраться к рабочему столу Маркуса, приходилось ступать по книгам. Отцу Алексис безумно нравилось работать в этом запущенном храме книги: обстановка в комнате напоминала ему об археологических раскопках, на которых каждый камешек обычно тщательно помечался, – хотя постороннему наблюдателю такое место могло показаться нагромождением никому не нужного хлама. В кабинете неизменно было тепло, и Алексис любила тихонько заходить сюда и читать, удобно устроившись в мягком кожаном кресле, из которого вечно торчала набивка, но которое, тем не менее, было для нее самым уютным и привлекательным местом в доме.
Несмотря на то что Алексис с братом много лет назад оставили отчий дом, их комнаты оставались такими же, какими были в детстве. В спальне Алексис стены по-прежнему были выкрашены в несколько угнетающий багровый цвет, который она сама выбрала, будучи угрюмым пятнадцатилетним подростком. Покрывало на кровати, ковер и гардероб были розовато-лиловыми. Алексис считала, что этот цвет – цвет приступов гнева и мигрени – неплохо сочетается со стенами, да так оно, в общем-то, и было. Родителям с самого начала не нравилась расцветка комнаты, и в последние годы Алексис разделяла их мнение – хотя в свое время сама подбирала все материалы. Рано или поздно родители должны были отделать все внутренние помещения заново, но в доме, в котором интерьер интересовал всех в последнюю очередь, это могло произойти и через десять лет, и через двадцать. Впрочем, цвет стен в комнате Ника уже давно не имел особого значения – они почти полностью были закрыты плакатами с изображениями игроков лондонского «Арсенала», групп, играющих в стиле хэви-металл-рок, и блондинок с невероятными бюстами. Гостиная была для Алексис и Ника общей территорией, но чаще всего здесь находился Ник: наверное, за свое детство и юность он провел на диване перед телевизором не менее миллиона часов.