— Где ты этому научился? — поинтересовался Гилд, видя, как споро справляется с задачей его новый друг.
— Ох, чего я только не умею делать, — вздохнул тот. — Наверно, только летать не научился.
Солнце пригревало полянку, где они расположились, и Риан начал тихонечко напевать, увлеченный своим занятием. Назвать это песней было бы слишком преувеличить, так — негромкое мурлыкание себе под нос, свидетельствующее только о душевном покое и хорошем настроении исполнителя. Гилд к своему удивлению узнал мелодию. Старинная песня о доме и родном пороге, о том, как возмужавший мальчик, уже совсем мужчина, возвращается к матери, песня о тепле материнских объятий и щедрости отцовского сердца. Только Риан пел её на каком-то малопонятном языке.
— Очень красивая песня, а что это за язык? Я его не знаю.
— Это язык моей матери, Гилд, женщины из народа древнейших мореходов этого мира. Наверное, я один теперь и помню его. Только… певец из меня никакой. — Вымолвил он печально.
Его лицо было полностью лишено каких-то признаков возраста, нет, не юное и не прекрасное, как твердят все легенды о дивном народе. Наверное, на человеческий взгляд ему могли дать около тридцати с небольшим, но эти светлые глаза видели такую тьму времен, что их тень навеки отпечаталась в глубинах зрачков.
И хотя Гилд не просил, но Риан все-таки заплел ему несколько мелких косичек, которые сколол тонкой деревянной шпилькой. С удовлетворением оглядел созданное своими руками и провозгласил.
— Совсем другое дело. Во времена моей юности — отбоя не было бы от красавиц-плясуний.
…огромный костер на морском берегу бросает жаркий отблеск на лица танцоров, на воду, на стоящий неподалеку большой, невиданной красоты корабль… в длинных волосах цветы… сияют глаза… пылают румянцем щеки…смуглые сильные руки мужчин переплетены с тонкими руками девушек… стройные ноги… зовущие губы…
Риан негромко рассмеялся.
— Кто б знал, как давно все это было…
Гилд никогда не носил такой прически, даже не видел, чтобы кто-то плел такие косы. В первый момент, это странное сооружение на голове сильно удивило его. Но потом в памяти всплыла одна гравюра, он вспомни точеное, волевое лицо мужчины в латах и косы, собранные сзади в пучок.
— Спасибо… — он осторожно коснулся пальцами странной прически. — Удобно, так убирали волосы в твоем народе?
Ему хотелось добавить, что на "красавиц-плясуний" он и в юности не рассчитывал. Праздники тогда уже случились редко, народ его жил обособленно, вытесненный со своих исконных земель. Шумных гуляний не было, зато люди по соседству в свои праздники пили и веселились вовсю. Если девушки его народа и танцевали открыто, то лишь в праздничную летнюю ночь, на поляне, при свете луны, а у их отцов и братьев всегда было наготове оружие. Много позже он наблюдал со стороны за ночными гуляниями деревенской молодежи людей. Тьма леса и заросли надежно скрывали альва, он как всегда был в стороне, как всегда один.