От моста через пруд дорога вела круто в гору. Алексей Витальевич сошёл с велосипеда и повёл его в руках. Хотя до дома оставалось уже менее шести километров, тревога в его душе всё росла и росла. Миновав подъём, он вновь уселся в седло и нажал на педали. Ну, вот, наконец, и его посёлок! Но и здесь улицы как будто вымерли. Не было ни людей, ни даже собак. Притихшая было тревога вновь переполнила душу Фёдорова, когда он был всего в нескольких метрах от своего домика. Эта тревога перешла в ужас, в предвидение неизбежности чего-то кошмарного, когда он, поднимаясь на высокое крыльцо, увидел неплотно прикрытую входную дверь. Домашние, его родные так бросить дверь не могли! Рывком распахнув её, Фёдоров вбежал в прихожую и громким голосом, дрожащим от ожидания чего-то ужасного, выкрикнул:
– Вика! Мама! Дочка! Ау! Где вы?! Это я!!!
Но ответом ему была полная тишина. Только теперь он разглядел в самом тёмном углу прихожей – возле двери в ванную неподвижное тельце обычно шустрой и смелой кошечки Катьки. Не переобуваясь в домашние туфли, весь дрожа, Алексей Витальевич бросился в комнату матери. То, что он там увидел, вызвало громкий крик отчаяния: мама сидела в своём кресле на колёсиках совершенно неподвижная, со страшным, залитым кровью лицом и сжатыми в кулаки руками. Эти руки ещё совсем недавно были такими ласковыми и нежными, такими умелыми и работящими. Страшное зрелище вызвало у Фёдорова новый крик. Он бросился к матери, встал перед нею на колени. Руки мамы были не только неподвижны, но уже и холодны… Как тогда, в прошлой, проклятой действительности, которую удалось исправить.
– Вика! Дочка! Где же вы?! – кричал Фёдоров, бросившись в спальню, затем в свой кабинет.
Всё здесь было перевёрнуто. На полу валялись окурки, книги, сброшенные со своих привычных мест. Ни жены, ни дочери тут не оказалось. Платяной шкаф был открыт, но тайник, по всем признакам, остался не обнаруженным. Алексей Витальевич бросился по лесенке на второй этаж, где располагались гостиная метров в двадцать и маленький рабочий кабинет жены, а также комната дочери. И здесь всё носило следы варварского обыска и причинённых им разрушений, выполненных с явными садистскими наклонностями. Но никого ни в комнате доченьки, ни в гостиной не оказалось. Дверь, ведущая из гостиной в кабинет супруги, оказалась плотно закрытой – единственная закрытая дверь в разгромленном доме!
Какое-то время профессор, в предчувствии нового ужаса, собирался с силами. Потом, дрожа всем телом, открыл эту дверь, и то, что предстало перед его взором, лишило его сознания. Очнувшись после глубокого обморока, чувствуя на всём теле холодный и липкий пот, ощущая слабость и сильное головокружение, Алексей Витальевич с трудом поднялся сначала на четвереньки, затем, держась за стену, встал на ноги.