Но в их беседе с Десятым имелось нечто такое, что оба пока выключили из обсуждения, хотя оно и являлось самым важным. Тем, по отношению к чему всё прочее было лишь необходимой подготовкой, а то и фоном. Это был вопрос о кандидате на пост будущего руководителя страны – после смерти тяжело больного Андропова и вместо Горбачёва. Леонид Иванович оценил деликатность, проявленную Десятым в этом главном вопросе. Тот подчеркнул, что имеет не подлежащие сомнению сведения о разрушительной деятельности определённых, уже названных им лиц, но лишь некоторые намётки и соображения о тех людях, которые могли бы предотвратить катастрофу. И тут же Десятый привёл весомо аргументированное "личное мнение" о будущем президенте Белоруссии Лукашенко, о ленинградце Романове и. главе КГБ Федорчуке.
Затронутые Десятым, практически лишь намёком, имена покойного партийного руководителя Белоруссии Машерова и секретаря Ленинградского обкома Романове впервые заставили генерала задуматься об обстоятельствах гибели умного, мужественного и честного белоруса и дискредитации патриота из Ленинграда. Тот непроницаемый мрак, который окутывал смерть руководителя Белоруссии, в сочетании с официальной версией о заурядной автодорожной катастрофе заставил Шебуршина содрогнуться: в суде бы этого он доказать не смог, но для себя уяснил: эта катастрофа организована высшими чинами из его конторы! Но ещё большую дрожь вызвали конкретные имена заказчика и организатора гибели Машерова, которых опытный разведчик сумел вычислить на основании множества косвенных улик и нескольких мелких, но для него явных фактов. В этом свете полунамёки Десятого выглядели предостережением, но одновременно и ещё одним доказательством правоты гостя из будущего. На секунду в душе у Шебуршина мелькнул упрёк: "Во что же он меня втягивает?!" Это было естественной реакцией, связанной с опасением за свою жизнь. Но те же самые обстоятельства, что вызвали этот страх, окончательно излечили генерала от того, что он сам теперь называл "аппаратной болезнью". Патриотизм и врождённая порядочность требовали от генерала хотя и тщательно продуманных, но активных действий. Без риска тут никак не обойтись!
Впоследствии, осторожно собрав сведения о Романове, Шебуршин с лёгкостью смог ещё раз подтвердить для самого себя участие в этой акции дискредитации людей из Конторы. Кроме того выходило, что созданное по личной инициативе Андропова Пятое управление – управление борьбы с идеологической диверсией ("Пятка") как раз такие диверсии и осуществляло. Но как же быть с главой управления?! Боевой генерал Отечественной войны Филипп Данилович Папков не вызывал у Шебуршина хотя бы доли тех сомнений и упрёков, которые он, как оказалось, заслуживал! Впрочем, именно так и должно было быть: тот ведь своего рода Штирлиц, только – наоборот! Зато прекрасно объяснялась последующая служба Папкова у еврейского финансового магната Гусицкого, о которой рассказывал Десятый. Леонид Иванович в связи со всеми вскрывшимися обстоятельствами начал чувствовать себя разведчиком, чудом оказавшимся на высоком посту в стане врагов. Самое трудное и самое страшное заключалось в том, что при всём этом он находился не в чужой стране, а на Родине, у себя дома. Получалось ещё, что его резидентом был тот внешне молодой человек, которого он окрестил "Десятым".