Планшет разведчика (Туманов) - страница 50

Стало рассветать. Теперь отчетливо вижу двух солдат в эсэсовских мундирах. Они расположились в пятнадцати метрах от меня.

Всего двое? Маловато дня облавы. Перейти сюда ко мне они могут только по чердачной балке. Нет, видать, они не за мной. Оба расположились у окна, но держатся так, чтобы их не было видно снаружи. Значит, наблюдают за чем-то, а сами скрываются, не хотят, чтобы их обнаружили. Любопытно!

Часа через полтора, когда опять открыли огонь наша и немецкая артиллерии, один из солдат, рослый и плечистый, осторожно ступая, прошел по чердаку, подошел к краю своего отсека и заглянул вниз; он держал наизготовку автомат. Оттуда ему должны быть видны лестница и площадка первого этажа. По-видимому, он убедился, что там никого нет. Уже не таясь, встал, шумно передохнул и закинул автомат за спину.

— Не ушла тяжелая минометная батарея из оврага? — негромко произнес второй эсэсовец. Он отвернулся от окна. — Проверь-ка, Волков. Уже давно молчит.

— Да-а, что-то подозрительно мне это молчание. Дайте мне пашу схему, товарищ, лейтенант, — попросил первый. — Из моей воронки вчера эта огневая не просматривалась.

Наши! Наши разведчики!

— Товарищи! — вскинулся я. — Товарищи! — Голос прервался. — Братцы!..

Лязгнули в ответ затворы автоматов.

— Хенде хох!

— Хенде хох!

Два немецких автомата грозно нацелились в мою сторону.

— Свой! Ребята, свой, не стреляйте!

— Выходи на балку, «свой»! Руки вверх! — командует лейтенант, стоящий у окна, приглушенным голосом.

— Не могу, ноги отказали. — Я показываю рукой вниз. Пистолет на всякий случай засунут у меня за пояс сзади под кителем.

— Кто такой? — спрашивает Волков, перебежав по балке на мою сторону.

В руке у него поблескивает финка. Значит, и он хочет обойтись без шума. Значит… значит, точно — наши!

Осторожно взглянув в свое слуховое окно, выбирается на балку лейтенант. Он переходит на мою половину чердака, перегнувшись вниз, прислушивается и только потом, неслышно ступая, подходит к нам.

Не верит! Да и как поверить! На мне немецкая шинель, вспоминаю я и расстегиваю оловянные пуговицы, чтобы показать, что под шинелью наш армейский китель.

— Руки! — грозно предупреждает меня лейтенант и угрожающе поводит автоматом. — Не шевелиться!

Непослушными пальцами все еще пытаюсь расстегнуть пуговицы.

— Руки вверх! — рычит Волков.

Потом, сидя на одеяле, уже с опущенными руками, я смотрю на двух русских людей, одетых в эсэсовскую форму: враги или нет? Тот, кого называли Волковым, понимающе взглянул на товарища и зашел мне за спину. Я резко поворачиваюсь. Уж не решили ли меня без шума зарезать? Ведь финка по-прежнему блестит в руке Волкова.