По выходным она бродила по улицам Саусалито или Санта-Розы, элитарных карликовых городков, где все были друг другу чужими, и принуждала себя любоваться манящей новизной этих мест, но стоило ей зайти в сувенирную лавку или в кафе, стены начинали пульсировать, словно больные легкие. Это накатывала тоска, заползала по ногам в нутро, душила, слепила глаза неудержимым натиском слез, и тогда моя мама набирала полную грудь воздуха, чтобы не разреветься в голос на людях. Она заказывала в ресторанчике чашку кофе и ломтик подсушенного хлеба, который сдабривала слезами. Потом шла в цветочный магазин и спрашивала нарциссы; когда их не было в продаже, она чувствовала себя обделенной. Ведь это такая малость — ярко-желтый цветок.
После первого импровизированного прощания на кукурузном поле у моего папы возникло желание продолжить традицию. Теперь он ежегодно устраивал траурную церемонию, но с каждым разом народу приходило все меньше. Были, конечно, преданные друзья: Рут, чета Гилбертов, но основную массу составляли школьники, для которых мое имя, хотя и окутанное темными слухами, уже превратилось в пустой звук; его упоминали главным образом в назидание ученикам, которые отделялись от коллектива. Особенно девочкам.
Каждый раз, когда мое имя произносили посторонние, меня словно кололи булавкой. Совсем другое дело — если его повторял мой отец или выводила в своем дневнике Рут. Но чужие, произнося мое имя, воскрешали и хоронили меня на одном дыхании. Будто на занятии по экономике вычеркивали товар из одного списка и заносили в другой, под рубрикой «Убитые». Как живую девочку меня помнили только некоторые учителя, например мистер Ботт. Иногда во время обеденного перерыва он садился в старенький красный «фиат» и думал о своей дочери, которая умерла от лейкемии. Из окна его машины виднелось кукурузное поле. Он нередко молился и за меня.
За считанные годы Рэй Сингх превратился в настоящего красавца, от которого в любой толпе исходили какие-то особые токи. Сейчас, в семнадцать лет, он еще не выглядел как взрослый, но это время было не за горами. Длинные ресницы и мечтательные глаза с поволокой, густые черные волосы и нежные юношеские черты лица одинаково привлекали и мужчин, и женщин.
Наблюдая за Рэем, я тосковала не так, как по другим. Мне хотелось дотронуться до него, обнять, познать его тело, которое он сам разглядывал совершенно отстраненным взглядом. Сидя у себя за письменным столом, он углублялся в любимую книгу — «Анатомию» Грея, и в зависимости от того, какой раздел привлекал его внимание, находил у себя сонную артерию или нажимал большим пальцем на самую длинную мышцу тела, портняжную, которая тянется от внешней стороны бедра под колено. Его худоба стала большим преимуществом, так как под кожей легко прощупывались мышцы и кости.