— Разве вам это не понадобится, Лен? — спросил папа.
— Экспертиза уже проведена, — сказал он. — Место находки зафиксировано, сделаны необходимые снимки. Возможно, когда-нибудь я попрошу его обратно, но пока можете оставить себе.
— Открой пакет, Абби, — попросил папа.
Я видела: мама на весу отодвинула язычок «молнии» и склонилась над кроватью.
— Пусть хранится у тебя, Джек, — сказала она. — Это ведь был твой подарок.
Папа трясущимися руками взял пакет и не сразу нащупал в нем острые уголки металла. Потом он с осторожностью извлек подвеску, стараясь не дотрагиваться до пластика. Это мне напомнило, как в детстве мы с Линдси играли в шпионов: если коснешься какого-нибудь предмета — завоет сирена, и тогда тебе несдобровать.
— Вы уверены, что это он убил тех девочек? — спросила мама, не отрываясь от золотого камешка на папиной ладони.
— Полной уверенности не бывает, — сказал Лен.
И опять его слова прозвучали эхом из прошлого.
У Лена был определенный набор фраз. Последнюю у него позаимствовал папа, чтобы приободрить нашу семью. Жестокая фраза, способная обескровить надежду.
— Думаю, вам лучше уйти, — сказала мама.
— Абигайль! — возмутился папа.
— У меня больше нет сил.
— Буду беречь эту вещицу, Лен, — пообещал мой отец.
Перед уходом Лен приподнял воображаемую шляпу. До маминого отъезда у них случился роман, но какой-то тягостный. Близость во имя забвения. А ведь именно это влекло его теперь в квартирку над парикмахерской.
Я отправилась на юг, к Рут и Рэю, но вместо них увидела мистера Гарви. Он сидел за баранкой рыжего фургона, собранного из кусков одной и той же модели, — чудовище Франкенштейна на колесах. Кое-как прихваченный тросом капот то и дело щелкал челюстями, угрожая встречному ветру.
Двигатель наотрез отказывался превышать максимально допустимую скорость, хотя мистер Гарви что есть силы давил на педаль газа. Он провел ночь рядом с пустой могилой, и во сне его преследовало: 5! 5! 5!
Проснувшись на рассвете, он двинулся в Пенсильванию.
Силуэт мистера Гарви казался каким-то нечетким. На протяжении многих лет он гнал от себя воспоминания об убитых женщинах, но сейчас жертвы всплывали одна за другой,
Самую первую девочку он обесчестил случайно. Что-то его разозлило — и уже было не остановиться, по крайней мере, так это виделось ему по прошествии времени. После этого она перестала ходить в гимназию, куда они оба были недавно приняты, но он не придал этому значения. Его родители то и дело кочевали с места на место, и он подумал, что одноклассница тоже куда-то переехала. Он раскаивался в изнасиловании этой тихони, которая, кстати, даже не пикнула, и считал, что вскоре оно у обоих выветрится из памяти. Его толкнула к ней какая-то неведомая внешняя сила. Когда все было кончено, она еще несколько мгновений смотрела на него в упор. Бездонными глазами. Потом натянула порванные трусы и прижала их пояском юбки, чтобы не спадали. Ни один из них не произнес ни звука, и она ушла. Тогда он порезал себе руку перочинным ножиком, чтобы легче было обставиться, если отец спросит, откуда кровь: вот, мол, смотри — и вытянуть руку. Случайно порезался.