Художник поднял бокал и улыбнулся графине:
– За любовь, дорогая!
– За любовь! – отозвалась Анна-Луиза де Санктис и чуть не поперхнулась при мысли: «Но кто любит меня? Кто вообще сможет меня полюбить?»
– Буду с вами откровенен, доктор. – Мередит отодвинул от себя пустую тарелку. – Сейчас меня более заботит не Джакомо Нероне, но его сын. Нероне мертв и, как мы надеемся, среди праведников. Мальчик же переживает серьезный моральный кризис, его могут совратить в любую минуту. Я чувствую, что несу за него ответственность. Но как мне выполнять взятые на себя обязательства?
– Это проблема, – согласился Мейер. – Мальчик уже более чем наполовину мужчина. Он волен в выборе и сам должен отвечать за свои поступки, при всей его неопытности. Паоло, несомненно, понимает, что происходит. Дети в семейных постелях взрослеют рано. Я думаю, он – хороший мальчик, но Блэк может его обольстить.
Мередит рассеянно крошил корочку хлеба.
– Даже в исповедальне нелегко проникнуть в душу подростка. Они пугливы, как кролики, а их внутренний мир куда сложнее, чем у взрослых. Лучше искать подход к графине или к Николасу Блэку.
– А вы пытались?
– С Блэком, да. Но он весь в своих горечи и негодовании. Мы не нашли точек соприкосновения. С графиней я еще не говорил.
Мейер холодно улыбнулся:
– С ней вам придется еще труднее. Женщины вообще не в ладах с логикой, а в данном случае прибавляются страх перед грядущей одинокой старостью и стыд за содеянное… – Он помолчал. – И мне кажется, священник ей не поможет.
– Что же тогда ее ждет?
– Наркотики, спиртное или самоубийство, – не колеблясь, ответил Мейер.
– Таков ваш прогноз?
– А вы хотели бы услышать, что она найдет утешение в боге, монсеньор, но я вас не порадую. Возможен еще один вариант, это слово ругательное, и я не буду оскорблять ваш слух.
Тут Мейер поднял голову и добродушно улыбнулся:
– Знаете, Мейер, это дилемма материалистов. К сожалению, лишь немногие из них понимают ее суть. Они вычеркивают слово «Бог» из словаря, и их единственным ответом на загадку вселенной остается ругательство.
– Хватит oб этом! – воскликнул Мейер. – Давайте лучше выпьем кофе и поговорим о Джакомо Нероне.
…В восемь утра они арестовали Нероне в доме Нины. Обошлись с ним не слишком грубо, но расквасили нос и порвали рубашку, чтобы создать впечатление, что он сопротивлялся аресту. В действительности он спокойно стоял, двое держали его за руки, третий бил, а остальные пытались сладить с Ниной, которая орала и рвалась ему на помощь, а затем, когда они ушли, упала на кровать и забилась в рыданиях. Младенец же не кричал, лежал в колыбельке, ухватившись крошечными ручками за подушку.