Ближе к осени Протока фавнов полностью пересыхала. Сейчас она спокойно текла меж каменистых берегов, и Паоло Сандуцци радовался, что убежал сюда от жуткого сухого дерева и англичанина с его дьявольским смехом.
Никогда в жизни он так не пугался, страх все еще не отпускал его. Художник словно держал ключ от жизни юноши. От прошлого, которого он стыдился, и будущего, в котором ему смутно виделся Рим, с соборами и дворцами, мостовыми, забитыми сверкающими автомобилями, и тротуарами, где толпились девушки, одетые, как принцессы.
Видение Рима оказывало на него магическое действие. Так привораживает талисман, и Паоло чувствовал, что рано или поздно ему придется вернуться к англичанину, от насмешливой улыбки которого ему иногда становилось не по себе, но бывало, что она будила в нем странную, тревожную страсть, будила сама, без слова или прикосновения.
Паоло бросил в воду последний камешек, сунул руки в карманы и зашагал вдоль берега. Пару минут спустя его остановил возглас:
– Эй, Паолуччио!
Он поднял голову и увидел Розетту, дочь Мартино – кузнеца. Она сидела на валуне, худенькая, миниатюрная, на год моложе его, с прямыми волосами и веселым личиком. Выцветшее ситцевое платье, ее единственное, обтягивало еще неразвившуюся грудь. В деревне он не замечал Розетту, но сейчас обрадовался встрече. И помахал ей рукой:
– Привет, Розетта.
Затем подошел и сел рядом.
– Мой отец заболел. С ним случился удар, и он упал на горн. Сейчас он в доме доктора.
– Он умирает?
– Нет. Доктор говорит, что будет жить. Мама плачет. Она дала нам хлеб и сыр и отправила гулять. Хочешь поесть?
Она показала краюху хлеба и кусок сыра.
– Я голоден, – признался Паоло.
Розетта разделила хлеб и сыр на равные части, протянула Паоло его долю. Какое-то время они молча ели, греясь на солнце, болтая ногами в воде.
– Где ты был, Паолуччио?
– С англичанином.
– Что делал?
Паоло пожал плечами, словно отмахиваясь от назойливых вопросов:
– Работал.
– А чем ты ему помогаешь?
– Ношу его вещи. Когда он рисует, я смотрю. Иногда он просил меня позировать.
– Что это такое?
– Я просто стою, а он меня рисует.
– Терезина говорит, что в Неаполе есть девушки, которые раздеваются, чтобы мужчины рисовали их голыми.
– Я знаю, – кивнул Паоло.
– Ты тоже раздевался?
Вопрос застал его врасплох.
– Это мое дело, – грубо ответил он.
– Но ты раздевался, не так ли? Те, кто позирует, должны раздеваться.
– Это секрет, Розетта, – сурово ответил он. – Никому не говори, они не поймут.
– Я не скажу. Обещаю. – Она обняла тоненькой ручкой шею Паоло и положила головку на его голое плечо. Такая доверчивость пришлась ему по душе: