На крыльцо вышла Глафира. На нее Василий и ухом не повел. Только замурлыкал негромко, с достоинством, почувствовав ее руку на своей спине.
— К чему бы это, интересно? — задумчиво спросила Глаша.
Василий не ответил, хотя хозяйкино любопытство разделял. И был вознагражден за молчаливое согласие — рыбкой из той самой, желанной связки. Не самой маленькой, нужно признать, но и не особо крупной. Да и очень уж скоро куда-то пропавшей.
Закопав под крыльцом рыбий хвост — на черный день, — Василий, облизываясь, вернулся обратно на перила. Все-таки отказываться от поставленной цели он не собирался. Стоит проверить столь долго обдумываемый способ. Да и оставшиеся хвосты свисали так заманчиво…
Иван Петрович очень торопился. Бережно спрятав за пазуху так взволновавшее его письмо, староста поспешил к кузнецу — только он один мог помочь, у него была единственная свободная лошадь.
Кузница располагалась на другом конце селения. Иван Петрович предпочел бы пройти огородами, лишь бы снова не попасться на глаза бабкам — кабы не срочное дело. На маневры времени ну совсем не было, письмо и так сильно задержалось в пути. Малейшее промедление — и староста окажется в пренеприятнейшем, чудовищно неловком положении!..
Еще издали Иван Петрович заслышал стук тяжелого молота, звонкий гул наковальни и сиплый скрип горна. О том, что кузнец на месте и занят работой, говорил и столб сизого дыма над крышей. Это хорошо. Иван Петрович вздохнул, правда, не слишком свободно — оставалось еще уговорить его дать лошадь, а это было совсем не просто. Всем в деревне известно, с каким уважением и даже трепетом относится кузнец к своему коню. Односельчане в толк не могли взять, почему, купив здорового жеребца, он не пускает его работать в поле, верхом не ездит и в телегу запрягает лишь в случае крайней нужды. Зато холит и лелеет пуще молодой жены (которой, впрочем, у него покамест не имелось). Иван Петрович это тоже знал, но иного выхода для себя не видел. Потому решительно направился к распахнутым дверям кузницы…
— Рыжего одолжить? — переспросил кузнец, нахмуря белесые брови и почесав веснушчатый нос.
Иван Петрович в очередной раз подивился — даже на раскрасневшемся от печного жара лице собеседника конопушки проявлялись отчетливо и ярко. Как же они, должно быть, засияют, если кузнец вдруг перестанет ежедневно обжигать физиономию?..
— Понимаешь, Егорушка, — снова принялся объяснять староста, — срочно надо. Только до города и обратно. Не для себя ж одного стараюсь — для всех как лучше хочу…
— Двоих, говорите, забрать? — снова переспросил Егор, скосив глаза на предмет разговора, пасшийся здесь же неподалеку — за огородом.