— Еще как! Мы гневаемся, когда поступают вопреки нашей воле, Чревоугодничаем, считая, что заслужили роскошь. Унываем, когда нас недооценивают. И стремимся к богатству, дающему нам возможность возвыситься над другими людьми. Я уж не говорю о зависти к человеку, имеющему то, что нет у тебя.
Косин густо покраснел: «Эта древняя старуха словно в душу мне заглядывает и тревожит своими никому не нужными поучениями». И стремясь скрыть свое смятение, поспешно произнес:
— Пожалуй вы правы: картина получилась поучительной и производит сильное впечатление.
— Кстати, вы обратили внимание на вправленные в корону «Гордыни» сверкающие отшлифованными гранями стекла? Такой прием художественной выразительности редко применяется в живописи. Эта картина неудержимо притягивает к себе, увлекает, заставляет людей, потеряв счет времени, стоять перед ней словно перед святой иконой. Все дело в её таинственной силе!
— В какой?
— Не обращайте внимания на меня-старуху глупую. Я просто обмолвилась.
Хозяйка резко отвернулась и сделала вид, что поправляет ровно лежащую вязаную салфеточку, лежащую на низенький этажерке.
Казалось, пауза тянется бесконечно. Внезапно решившись, старуха нарушила молчание:
— Ладно, раз начала — надо договорить! Я обычно не рассказываю о тайне картины случайным посетителям, но вам почему-то хочется поведать семейную легенду. Со слов мужа, его отец сразу после Октябрьского переворота незадолго до смерти призвал его и сказал: «Русский народ отпал от истинной веры и я предчувствую тяжкие потрясения. Оставляю тебе небольшие сбережения, разоренное именьице и вот эту картину. Ты можешь потерять все. Но „Семь грехов смертных“ должны оставаться всегда в нашей семье. Своему владельцу она принесет великую удачу и богатство». С тех пор как бы тяжело не было, муж никогда даже не помышлял о её продаже.
— И вы верите в эту чепуху?
— Муж говорил о тайне «Семи грехов» вполне серьезно. Мне часто казалось, что он знает нечто больше, чем говорит мне. Его постоянно что-то мучило и он подолгу простаивал перед этой картиной. А когда я заставала мужа врасплох за этим благоговейным созерцанием, он смущенно оправдывался, что в эти минуты вспоминает отца. И ещё одна странность: он мне запретил касаться картины, и даже сам пыль с неё стирал. Хотя лично хозяйством и тем более уборкой заниматься не любил.
Косин с недоверием воззрился на творение старого дворянина: «А что если это — правда, и картина мистическим образом способна принести успех? Недаром после многообещающего сна судьба сама привела меня к картине, как залогу неминуемой удачи. А что если Пристукнуть старуху прямо сейчас и забрать картину?»