Глухой ночью исчезли лежавшие возле кузницы два точила - огромные каменные круги. Невдогад людям - кому они понадобились, зачем?
Один Мусий Завирюха сразу смекнул, что к чему. Дошлый мужик, читает в чужой душе:
- Не иначе как надумал кто-то ставить ветрячок!
До чего же дальновидные люди есть на селе!
Следующей ночью кто-то разобрал молотилку.
Лошадей, ко всеобщему удивлению, взял под свой присмотр опытный конюх Перфил, который, всем было известно, до последнего дня держался Селивоновой компании. Вот почему Савва теперь и наказывает ему быть на виду, не отбиваться от стада. В ответ косматый, обросший щетиной до самых глаз Перфил хмуро тычет рукой в небо:
- Разбомбило ферму, хотите, чтобы накрыло и коней?
Он-де на страже общественного добра, не то что пастух, который не сумел сберечь стада.
В неладах жили пастух с конюхом, неприязнь преследовала пастуха по пятам.
Зачуяв сырую ложбину, коровы пустились туда бегом, жадно припали к воде, казалось, всю речушку разом вытянут.
Расположились лагерем в долине у опушки леса. Павлюк не велит разводить большого огня, - как бы не привлечь внимания фрицев, - а без горячей пищи откуда будут силы?
К счастью, надвинулся густой туман, накрыл лагерь.
Вечерело...
На сбегающем под уклон поле вода размыла землю, образовав неширокий ровик, в глинистой его стенке Савва вырыл углубление, пробил ход для дыма, сварил чугун пшеничных галушек на молоке, люди сытно поужинали. И прилегли отдохнуть - натоптались за день, - по телу разлилась приятная истома. Разморенные, распластались на холодной земле, словно жаждали от нее набраться свежих сил. Предварительно выставили сторожей.
У конюха больше всех забот: надо идти стеречь лошадей, - спутанные, они паслись на опушке леса, - не растерялись бы, чего доброго.
Глухая сентябрьская ночь опустилась на землю. Повеяло прохладой. Перфил сидел над оврагом и думал думу.
Когда начали собирать людей в эвакуацию, Селивон отговорился:
- У меня по части образования слабовато - двадцать шкур ободрал да сотню овец остриг, какое я имею понятие о скотине?
Перфил под бомбами гонит лошадей, а Игнат Хоменко с Селивоном кожи выделывают. Поободрали всю, какая ни есть, колченогую тварь и теперь небось кожухи, сапоги шьют, самогон варят, пьют, гуляют... Тянут лес, луговую и полевую траву, за стогами солнца не видно. Завалили свои дворы деревом. Где хочешь паси, что хочешь топчи - раздолье! Загребают все, что под руки попадет, захватывают коров, что отобьются в дороге, присваивают, продают, наживаются. Чего только не случается в этой суматохе, ведь гонят коров от самого Днепра - эту бомба разорвала, та на ноги села - бери, базарь... Когда и заработать, как не теперь: Игнат Хоменко разве мало добра нагреб? Четверть самогону поставил гуртоправу - тебе лишь бы сто голов пригнать, а какие они будут, не твое дело, - отощали в дороге! Дал поросенка - выменял кабана. Кадушками мяса насолили, горожане валом валят, запасаются харчами. Полны элеваторы остались зерна. Игнат Хоменко разжился лошадью, телегой, будет хлеб возить. На подмогу скоро придет сын Тихон, тот не захотел воевать, прячется по хуторам - мало разве родни, отсиживается в лесах, а подоспеет время - помощником станет отцу... Начнут возить сахар с завода, с мельницы муку... Наживается ловкий, оборотистый, а что получит конюх? Селивон, правда, за рюмкой обещал не обидеть, да кто его знает... А сколько в поле немолоченых скирд! Сколько картошки в земле, свеклы! Да много ли мешочком наносишь? Тачкой навозишь?