- Слышь, - с угрюмым видом кивает на восток Перфил. Кто нынче весел?
- Всяко может статься, - подает надежду Игнат Хоменко, тот, у которого сын полицай. - Пересидим где-нибудь, мало ли родни по хуторам. А отгонят немцы красных - опять вернемся.
Каждый по-своему исхитряется, прикидывает, как избежать беды.
Мельник Гаврила - вон как с муки разнесло человека! - не очень в том уверен, - видно, Советы взяли верх...
У него свои соображения на этот счет:
- Слух прошел, что большевики свою умственность берут назад вернулись охвицеры, генералы, так, может?..
Гаврила, правда, недоговаривал, но и без того ясно: может, не отберут мельницу?
- ...Как вы считаете, кум?
Перфил, который, несмотря на то что сам насилу выбрался из "окружения", еще и табун лошадей привел, безнадежно бросил:
- Навряд ли...
Когда сели за обильный стол и чарка обласкала душу, ровно бы и рассеялась досада... да ненадолго. Соломия места себе не находит, день и ночь томит сомнение - неужели вернутся красные? Кабы знать, что не будет пути назад, так можно бы за немцем податься.
Чубы отмалчивались, - легко сказать - оторваться от собственной хаты! Пуститься куда глаза глядят. А увалень Гаврила добавил, чтобы крепче было, оторваться от родной земли!
Мало кто догадывается, что творится на душе у Селивона... Осенила его вдруг замечательная мысль. Чем свет держится? Тачка нынче всему опора! Народная кормилица! На чем привезти урожай с огорода, ботву или там какой клочок травы? Весь Буймир поставлен на тачки. Харьковчане тоже на тачках пускались в свет, чтоб не пропасть с голоду. А где колеса взять? Лес под ведением старосты, он один может дать разрешение срубить дерево, какое надо и сколько надобно - на хозяйственные нужды, - с разрешения коменданта, разумеется. И вот уже колесники засыпают старосту приношениями, задабривают. Да разве одни колесники? А кожевники, сапожники, портные? Кожу дубят, сапоги шьют, валенки валяют. Муку мелют, крупу дерут, масло бьют, кабанов колют. Всякую дохлятину перетапливают на мыло, опять-таки с разрешения старосты. Все под рукою старосты! Неужели он не знает, у кого взять корову, чью девку отправить в Германию? Все в стельку перед ним стелются, золотишко само в кубышку льется! И всему этому золотому времечку настал конец, и самому старосте, похоже, несдобровать. Мало кто догадывается, какие думы грызут человека.
Когда чарка обошла трижды застольный круг, угрюмые лица просветлели, тревожные мысли рассеялись, волшебный напиток согрел душу, пробудил надежду.
Селивон подбадривает упавшее духом общество: