И вот, в эту нашу встречу, он явно дал мне понять, что может рассмотреть мою просьбу, в случае если я обрету ясность ума и цели в отношении того, о чем прошу его. Это условие было для меня невыполнимым, поскольку моя просьба относительно пейота была, собственно, предлогом установить с ним более тесный контакт. Я рассчитывал, что его знакомство с предметом предрасположит его к большей откровенности и желанию разговаривать, таким образом, дав мне возможность получить доступ к его знаниям о свойствах растений. Однако он истолковал мою просьбу буквально, и его заинтересовала цель моего желания получить знания о пейоте.
— Ты научишь меня тому, что знаешь о пейоте, дон Хуан?
— Почему ты желаешь учиться этому?
— Я действительно хочу знать это. Разве желание знать — не достаточная причина?
— Нет! Ты должен спросить в самом своем сердце, чего ради такому молодому человеку как ты хочется взять на себя подобную задачу обучения.
— А сам ты чего ради этому учился?
— Ты почему об этом спрашиваешь?
— А может, у меня такая же причина.
— Сомневаюсь. Я — индеец. У нас разные пути.
— Единственная имеющаяся у меня причина в том, что я хочу учиться этому, просто для того, чтобы знать. Но у меня нет плохих намерений, честное слово.
— Верю. Я курил тебя.
— А?..
— Неважно. Мне известны твои намерения.
— Ты что, хочешь сказать, что видел меня насквозь?
— Назови как угодно.
— Тогда ты будешь меня учить?
— Нет!
— Потому что я не индеец?
— Нет. Потому что ты не знаешь своего сердца. Что по-настоящему важно — это чтобы ты точно знал, почему ты хочешь вовлечься в это. Учение о Мескалито — вещь крайне серьезная. Будь ты индейцем — одного твоего желания в самом деле было бы достаточно. Но лишь у очень немногих индейцев имеется такое желание.
Воскресенье, 25 июня 1961
В пятницу я весь день был у дона Хуана. Я рассчитывал уехать часов в семь вечера. Мы сидели у него на веранде, и я решился еще раз спросить насчет обучения. Затея казалась безнадежной, и я заранее смирился с отказом. На этот раз я спросил его — может быть, существует способ, при котором он принял бы лишь мое желание учиться, как если бы я был индейцем. Он долго молчал, и я вынужден был остаться, поскольку казалось, он что-то мысленно взвешивает.
Наконец он сказал — есть вообще один способ, собственно вот какой. Прежде всего, он обратил внимание на тот факт, что я очень устаю, сидя на полу, и что правильным для меня было бы найти на полу «пятно», где я мог бы сидеть не уставая.
До этого я сидел, обхватив руками голени и прижав колени к груди. Едва он сказал это, как я почувствовал, что совершенно выдохся и спину у меня ломит от усталости.