Последнее, что я помню, — это трех серебристых птиц. Они сияли металлическим отблеском, почти как нержавеющая сталь, только ярче, интенсивней и подвижней: отблеск был словно живой. Они мне понравились, и я полетел вместе с ними.
В течение всего моего повествования дон Хуан не проронил ни слова.
На другой день произошел следующий разговор. Дон Хуан сказал:
— Вороной стать вообще несложно. Ты проделал это, и теперь будешь вороной всегда.
— Что было после того, как я стал вороной, дон Хуан? Неужели я целых три дня летал?
— Нет. Ты вернулся с заходом солнца, как я тебе велел.
— А как я вернулся?
— Ты очень устал и сразу уснул. Вот и все.
— То есть я прилетел обратно?
— Я ведь уже сказал. Ты послушался меня и вернулся ко мне домой. Да выбрось это из головы. Это совершенно неважно.
— А что важно?
— Единственное, что по-настоящему ценно в твоем путешествии, — это серебристые птицы.
— Что же в них было такого особенного? Просто птицы.
— Не «просто птицы», а вороны.
— Это что, были белые вороны, дон Хуан?
— Черные вороньи перья в действительности серебристые. Вороны так сверкают, что другие птицы держатся от них подальше.
— Но почему их перья выглядят серебристыми?
— Потому что ты видел так, как видит ворона. Птицу, которая для нас выглядит темной, ворона видит белой. Белые голуби, например, для вороны розовые или голубые; чайки желтые. Теперь попытайся вспомнить, как ты к ним присоединился.
Я попытался, но птицы оставались вырванной из контекста смутной картиной. Я сказал ему, что помню только, что чувствовал, что летаю с ними. Он спросил, где я к ним присоединился — в воздухе или на земле. Но я никак не мог ответить, и он почти разозлился на меня. Он требовал, чтобы я вспомнил.
— Иначе, — настаивал он, — если ты не вспомнишь точно, все это не будет стоить и гроша, а так и останется бредовым сном.
Я всячески старался вспомнить, но ничего не получалось.
Сегодня мне вспомнилась еще одна картина из моего «сна» с серебристыми птицами. Я вспомнил, что смотрел на темную массу с мириадами булавочных отверстий. Собственно, сама масса была темным скоплением крохотных дырочек. Почему-то мне казалось, что она мягкая. Пока я смотрел на нее, появились три птицы, которые летели прямо на меня. Одна из них издала какой-то звук, а потом все трое уже были на земле рядом со мной.
Я описал картину дону Хуану. Он спросил, откуда они прилетели. Я сказал, что, пожалуй, этого не смогу определить. Его охватило сильное нетерпение, и он обвинил меня в отсутствии гибкости мышления. Он сказал, что если я постараюсь, то смогу очень хорошо все вспомнить и что я боюсь позволить себе стать менее жестким. Он сказал, что я думаю и как человек и как ворона, но в то время, которое нужно вспомнить, я не был ни тем, ни другим. Он приказал вспомнить, что мне сказали вороны. Я пытался думать об этом, но мысли перескакивали с одного на другое. Я не мог сосредоточиться.