И чтоб никто не видел. В брезентовом мешочке и поглубже.
– Но ведь я для жены нахожусь в Барнауле…
– Не суетись. Слушай меня внимательно. Сто тысяч на черный день. И ты сейчас дашь клятву, что никому никогда не скажешь об этом.
– А кому я могу сказать? И почему ты так ухватился за эти несчастные сто тысяч?
– Они, я тебе сказал, на черный день. Клянись!
– Да клянусь, клянусь! Сам черт тебя не поймет. Полтора миллиона - в сторону, а заговорил о ста тысячах, словно они важнее всего.
– Еще неизвестно, что важнее.
– Ладно, я сделаю, как ты велишь.
– Под ореховым деревом.
– Под ореховым деревом, - повторил Феликс. - Лучше объясни, как быть с женой?
– Скажешь, что подвернулся случай и ты махнул прямо из Барнаула на денек домой. - - Это с пустыми-то руками?
– С полными. Кстати, ни единым рублем без моего разрешения не пользоваться.
– Деньги-то общие.
– Общие. Только ровно через сутки всей стране будут известны их номера…
– Ясно.
– Это хорошо, что ясно. А теперь забирай три пачки Десятирублевых для жены. Ты их заработал как шабашник.
– А номера? А серии? Жена же погорит.
– Не волнуйся. Десятирублевые можно тратить как угодно и сколько угодно. Они уже ходили по рукам. Может, одну из десяток ты давал кассирше, когда покупал рюкзак?
А теперь она вернулась к нам.
– А почему же так мало жене? Семья как-никак.
– Вот именно, семья. Много - подозрительно. А три куска - норма. Это нужно, чтобы жена поверила, что ты трудишься, не жалея себя, для дома, для семьи. Дело в том, что скоро мы уедем в длительную командировку. Чего доброго - жена объявит розыск и опишет примета мужа милиции. Так что вези ей, так сказать, аванс. Так и скажи - аванс.
– А при чем тут эта твоя, как ее, гармония?
– Понимаешь, меня беспокоит, что сторублевых пачек ты взял с бугорком. Пусть в мешке останется ровно сто штук, ровно миллион. Красиво. Ну, разве это не гармония, Индеец Джо? Один миллион ровно, не считая мелочи, которой набирается более пятисот тысяч. Ты знаешь, в раннем детстве я писал стихи, а потом бросил.
Сменил профессию…
В понедельник восьмого августа в десять часов пятнадцать минут утра в кабинете прокурора раздался телефонный звонок. Арташесу Суреняну сообщили об ограблении банка. Прокурор спросил, не выдавая волнения: «Жертвы есть?» Ему ответили отрицательно. «Сколько взяли?» Суренян спросил машинально. Он хорошо понимал, что вряд ли так быстро можно определить похищенную сумму. Необходимо произвести ревизию, и тогда по недостаче определится сумма. Он не спросил, когда совершено преступление: ничуть не сомневался, что для этой цели использовались выходные дни. Лишь коротко бросил, не дождавшись конца доклада: «Выезжаем». Нажал на кнопку селектора и повторил: «Выезжаем». Суренян хорошо знал, что Самсон Асатрян не будет его ни о чем расспрашивать. Знал также, что если прокурор сказал «выезжаем», это значит - едут на место преступления втроем. И Самсон позвонил Вардану.