– Жить хочется…
– Очень, видать, хочется, - сказал Самсон.
– Тут ведь не просто жить хочется, - сказал Суренян. - Тут расчет особый. Скажем так: ему ведь двадцать семь лет. Кстати, кто-то обещал написать песню, если я угадаю возраст воров, - Суренян не дал опомниться своим подчиненным и тотчас же продолжил: - Отсидит пятнадцать. Выйдет в сорок два года. Мужчина, как говорится, в соку. Только жить да жить, тем более если… Ну кто из вас догадается… Тем более если…
– Тем более если, - первым начал Вардан, - сообщника расстреляют и, соответственно, можно будет уже не бояться.
– Что-то тут есть, но не то. А что скажет товарищ Асатрян?
– Тем более если возраст позволит начать все сначала, даже создать семью. Хотя такой человек…
– Вот именно, такой человек… Тем более если где-то в надежном месте тебя ждут немалые средства на всю, так сказать, оставшуюся жизнь. Я тут подсчитал.
Государству мы вернули один миллион двести девяносто, короче - триста тысяч.
Пусть они потратили сто тысяч, пусть даже сто пятьдесят. Они сказали, что потратили, вы поверили на слово. Конечно, они не могут составить отчет по командировке и квитанции не могут представить бухгалтерии. Но есть же элементарный трезвый расчет. Что-то припрятано. Николай с самого начала был уверен, что напарнику будет вышка, а ему - сойдет. Николай был уверен и в том, что Феликс не проболтается. Ведь в таких случаях прячут на черный день. А кто из нас знает, когда именно наступит этот самый черный день? Все Думаем, как бы нам ни было тяжело, что он, этот самый день, - впереди. Так что до последнего Феликс может об этом и не сказать. Ну а Николай - тем более.
– А если они так до конца и не скажут? - спросил Вардан.
– Они и не обязаны. Это мы должны у них выудить. Например, Феликсу передать о признании Николая, который и рассказал о спрятанных на черный день деньгах И наоборот, Николаю сказать, что Феликс признался. Это ведь государственные деньги. Ни единой копейки, похищенной у государства, нельзя давать спокойно тратить похитителю.
– Я боюсь вновь прослыть неоригинальным, но не могу не сказать, что парень этот - голова, - проговорил Самсон.
– Бросьте, - махнул рукой Суренян, - я тоже поначалу так думал. То, что он вытворял до банка, у меня не вызывает интереса. Брал не так умом, как нахальством, которое у него росло от чувства безнаказанности. А банк… Как вам сказать? Такое стечение поистине счастливых обстоятельств… Чтобы деньги хранились на втором этаже, чтобы охрана пребывала в гипнозе от сознания, что у нас банки не грабят, чтоб, наконец, какие-то болваны оставили настежь открытыми окна здания… Я бы сказал, не так они выиграли, как мы все проиграли. А как вел себя этот самый голова? Как, по-вашему, что он должен был сделать, чтобы вконец запутать всех нас с этими самыми сторублевками?