— У нас нет видеосвязи с садом,— говорит Милдред.— Пока еще не наладили.
— Гертруда,— говорит Александра в зеленую трубку,— до нас дошло, что вы пересекли Гималаи и проповедуете сокращение рождаемости. Епископы требуют объяснений. Этак мы, любезная Гертруда, чего доброго, рассоримся с Римом, а между тем выборы на носу.
— Проповедовала я только птицам, как святой Франциск,— говорит Гертруда.
— Гертруда, откуда вы звоните?
— Название этого города не выговорить, завтра его все равно меняют, и новое тоже язык не берет.
— У нас тут были неприятности,— говорит Александра.— Вы бы лучше вернулись под родной кров, Гертруда, и помогли нам с выборами.
— Воздействовать на избирателей аббатисы не положено,— говорит Гертруда густым-густым голосом.— Всякий голосует, как ему подсказывает совесть. За меня проголосует Уинифрида.
— Во время повечерия в монастырь пробрались два иезуита-послушника, и теперь Фелицата ходит и всем говорит, что ее хотели скомпрометировать. Они похитили ее наперсток. Она беснуется на самый климактерический манер и уверяет, что против нее заговор, что ей мешают стать аббатисой Круской. Конечно, все это полнейшая чепуха. Почему бы вам не вернуться, Гертруда, и не высказаться по этому поводу?
— Меня там тогда не было,— говорит Гертруда.— Я была здесь.
— А бронхита у вас нет, Гертруда?
— Нет,— говорит Гертруда,— сами высказывайтесь. Только осторожнее, без предвыборной агитации.
— Гертруда, милая, как же мне воззвать к высшим побуждениям наших монахинь? Фелицата растлила их умы.
— Взывайте к их низменным побуждениям,— говорит Гертруда.— Это ваше внутреннее дело. К высшим побуждениям надо взывать, только если обрабатываешь посторонних. Я слышу, у вас там бьет колокол, Александра. Я слышу милый сердцу звон.
— Звонят к Третьему Часу,— говорит Александра.— А не тоскливо ли вам там, Гертруда, среди чужих?
Но Гертруда уже дала отбой.
Монахини собрались в большом парадном зале и внимают приорессе Вальбурге. Они рассажены полукружиями по рангам: старшие инокини сзади, в средних рядах младшие и незаслуженные, впереди послушницы. Вальбурга стоит за столом на возвышении, справа и слева от нее первые по старшинству: Фелицата, Уинифрида, Милдред и Александра.
— Сестры, бдите и бодрствуйте,— говорит Вальбурга.
Однако монахини настроены суетно, как никогда прежде. Лица у них оживленные, глаза любопытные, будто они за свои деньги сидят в театре и ждут начала представления. За окнами дождь, он сечет по траве, по гравию, по опавшим листьям; а здесь предгрозье, и шорох все нарастает.
— Трезвитесь, бодрствуйте,— призывает приоресса Вальбурга,— ибо я предложила сестре Александре сказать вам слово о наших недавних происшествиях.