Я постелил ему на полу старое одеяло, а под голову дал свой бушлат. Он лёг, но не заснул, сопел, вздыхал, ворочался и мешал мне отдохнуть перед сменой. На рассвете он ушёл. А через два дня я прочитал в местной газете "Ленинский путь" сообщение, что на городском кладбище обнаружен труп изменника родины Салтыкова, который в трусливом страхе перед справедливым возмездием отравился. Я думаю, что отравился он рядом с могилой Марьи Николаевны.
11
В "Ленинском пути", исчезнувшем в сорок первом и возродившемся в сорок третьем, я прочитал объявление о том, что в помещении дома Красной Армии состоится платная лекция на тему: "Кто такой Гитлер и каковы его приближённые. " Лектор - батальонный комиссар Биск. Неужели Цаль Абрамович?
Дом Красной Армии при немцах был офицерским клубом и вход не немцам сюда был воспрещён. Может поэтому, несмотря на пятирублёвую цену билета, публики в зал набилось много. Я сидел в середине зала и всё время не спускал глаз с лектора - Цаль Абрамович это или однофамилец? Иногда мне казалось Цаль Абрамович, иногда - нет. И действительно, трудно было узнать в этом откормленном на штабных пайках, скрипучем от военных ремней человеке с партизанской по грудь бородой, испуганного Цаля Абрамовича, уезжавшего в эвакуацию, забравшись на платформу с ржавыми станками, рядом с ненормальной от страха Фаней Абрамовной в домашнем капоте. И всё-таки это был он. Я узнавал его и по голосу и по ораторским жестам. Цаль Абрамович явно чувствовал, что лекция его вызывает интерес у публики.
- Гитлер, - рассказывал Цаль Абрамович - сын небогатого чиновника, со времени захвата власти стал капиталистом. Он владелец фашистского издательства. На "Майн Кампф", которая в Германии распространяется в принудительном порядке, нажил более трёх миллионов долларов. Имеет два личных замка в горах, имеет личные яхты. Своим приближённым Гитлер советовал: подождите с женитьбой, пока я захвачу власть. И вот у Геринга ванная из золотых плит, а все пьесы и фильмы в Германии должны получить одобрение Геббельса.
После лекции были вопросы, которые подавались в записках. Я написал: "Дорогой Цаль Абрамович, здравствуйте, я Саша Чубинец. Помните меня? Хотелось бы поговорить. Привет Фане Абрамовне." Записки председательствующий представитель горкома партии положил горой перед Цалем Абрамовичем. Цаль Абрамович доставал по одной, разворачивал и отвечал. После лекции я долго дожидался. Публика разошлась, а я всё ждал. Наконец показался Цаль Абрамович в хорошей офицерской шинели с погонами и в серой барашковой кубанке с малиновым верхом. Походка его изменилась, он широко, по-боевому шагал рядом с представителем горкома и его чёрная с проседью борода причисляла его к разряду "дедов" и "бать", которых любили и уважали молодые солдаты. Казалось, он сейчас свистнет и вместе с горкомовцем запоёт: "Эх, подружка, моя стальная пушка..." - ту новую грозную песню, которую принесли с собой в город советские солдаты и которую они часто пели, даже шагая в городскую баню с узелками. Увидав такого Цаля Абрамовича, я оробел, но всё-таки шагнул навстречу и сказал: