– Бери, у него вид болезненный, больше подадут.
Мария не стала спорить с Шурой, та за споры и побить может, но когда пришли к чайной, Васю на крыльце оставила, в уголочке на лавочку посадила, с себя платок сняла и ему лицо укутала. Подали на сей раз хорошо, хоть и испугали два раза – тот городской и бригадир. К тому же бригадир отнял хлеб, поданный городским. Однако и без того набралось – и корок хлебных, и семечек, и леденцов несколько, и главное – кусочек сала. Вышла Мария на крыльцо, а брат Вася так же, как оставила она его, сидит, словно спит, но не спит, а смотрит, глаза открыты,
– Пойдем, Вася, – сказала Мария, – поздно уже, ночь.
– Не хочу, – говорит Вася, – далеко идти, лучше здесь до утра посидим, притулись до меня, Мария, теплей будет.
– Глупый ты, – говорит Мария, – да тебя отсюда прогонят. А в хату придем, поедим, что я выпросила, может, и мать что даст или сестра Шура.
– Что ты выпросила? – спрашивает. – Дай мне хлеба, а то не дойду.
– Да я, Вася, кое-что и послаще выпросила, – с гордостью говорит Мария и показывает сало.
Вася хвать сало и целиком в рот запихал, весь кусок.
– Как же ты, Вася, так, – говорит Мария, а потом подумала и не стала жалеть. Пусть, думает, ест, он из нас самый замученный.
Поел Вася, встал и говорит:
– Пойдем домой до хаты.
Пошли они темной улицей, потом полем, потом через тамбу перешли и пошли мимо заказа. А заказ шумит мокрыми ветвями, какие-то птицы ночные пугают. Но ни Мария, ни Вася не боялись ночи. Волков тут давно уже под корень истребили, а из людей кто польстится на нищих детей. Разве что из озорства, но к голодное время и лихой народ озоровать перестал, потерял разбойничий идеализм и стал слишком практичен – продкомиссара подшибить или склад зерна ограбить. Впрочем, какой-нибудь интеллигент-разночинец, мучимый желанием понять идею всемирного страдания и причины, по которым оно было допущено Богом, какой-нибудь поклонник Мессии Достоевского, этот мог бы зарезать нищих детей из соображений доктринерских. Но в результате революции таковые либо сильно повымерли, либо сильно по форме преобразились, да и в лучшие свои времена водились они в местах более кликушеских, где икон побольше, а на скучную Харьковщину не забредали. Так что благодаря этим обстоятельствам Мария и Вася благополучно дошли до своего хутора, и вот уже шум плотины у водяной мельницы слышен, а вот и забор санатория. Постучали они в хату, отперла сестра Шура и говорит:
– Пришли… Мать уж беспокоится, а я говорю – придут…
Мать обняла и поцеловала Марию и Васю и спрашивает: