Мария возражать начала, и не потому, что ей на полустанке нравилось, а просто – что Гриша ни скажет, ей возражать хочется. Но Вася Гришу поддержал.
– Холодно мне здесь, – говорит, – не засну я. В сарай хочу…
Что сделаешь, раз и Вася в сарай хочет. Пошли они от полустанка, где хоть фонарь горел, куда-то во тьму, поскольку в тот вечер и постной харьковской луны на небе не было, и звезд не видно. Небо темное, но дождя нет, тихо, даже собачьего лая не слышно, и безветренно, вроде бы потеплело. Хотела Мария брата своего Васю за руку взять, но тот руку выдернул и поближе к проводнику жмется, а Мария идет одна, чуть поотстав. Дороги никакой, под ногами сплошные бугры да ямы, и вообще вроде бы по полю идут, поблизости никакого жилья. Наконец впереди что-то показалось.
– Вот он, сарай, – говорит Гриша, – только дверь заперта, надо доску отодвинуть, тут доска одна надорвана.
Полезли в дыру, и верно, на солому наткнулись.
– Ух, мягко здесь, – говорит Вася, – тепло.
– Вот так, Мария, – говорит Гриша, – а ты не хотела.
– Давай, Вася, – говорит Мария, – ложись со мной рядом, прижмись, еще теплей будет, а то хоть и солома здесь, но под утро прихватит холодом.
– Нет, – отвечает Вася, – я с Гришей лягу. Уж не «дядька Гриша» он его зовет и не «проводник», а просто Гриша, вроде бы он ему брат, как Коля.
– Ложись, где хочешь, – сердито отвечает Мария, – дурной ты…
– Сама дурная, – отвечает Вася. Тут Мария даже растерялась.
– Вася, – говорит, – братик мой, кто ж тебя этому учит? Ведь слышала б тебя мама наша, или сестра Шура, или брат Коля, какой ты стал, они б подумали, что я тебя учу дурному, поскольку я все время с тобой вожусь. Ведь ты еще малое дитя, Вася, ты должен сестру свою слушать, как мать, раз от матери мы отстали…
– Ты мне не мать, – говорит Вася, – мать я бы слушал, а тебя слушать не хочу.
Тут Гриша вмешивается из темноты.
– Ладно, – говорит, – ты, Вася, действительно, сестре не груби.
И только он это сказал, как Вася перестал грубить. Но от такого отсутствия грубости у Марии не только не появился покой, а, наоборот, еще более тоскливо стало. Если, думает, станет Вася дурным человеком, не простят мне этого ни мать, ни брат Коля, ни сестра Шура.
Так в тоскливых мыслях она и задремала, без брата, который начал похрапывать в другом конце сарая. И слышит она сквозь дремоту, кто-то рядом.
– Ты, Вася, – обрадованно говорит Мария сквозь сон, – ложись потесней ко мне.
И верно, кто-то ложится, прижимается к ней и в колени ее, а спала она на боку, коленка к коленке прижата, в колени ей руку сует. И сразу Мария поняла – не Вася это. Чужую руку от себя толкнула, вскочила.