Жили они очень голодно и неизвестно чем. Иногда мать принесет откуда-то свеклы, или моркови, или картошки. Однажды Митя подружился на улице с каким-то мальчиком, и тот сказал ему:
– Знаешь, где были военные казармы? Там теперь много наших за колючей проволокой. Пойдем попросим у них хлеба.
Аннушка говорит:
– Не ходи, Митя, опасно, немцы бить будут и убить могут.
Митя пошел и вернулся живой, но без хлеба.
– Мы у них хлеба просим, – говорит, – а они у нас хлеба просят.
Как раз и мать в тот день ничего не принесла.
«Что есть будем?» – думает Аннушка.
Тут немцы являются, как обычно, на постой, поскольку уже вечер. Одела мать Митю, сама оделась, и Аннушка ватное пальто начала застегивать, а один немец говорит:
– Найн, найн… Нет, нет, – оставайтесь, мол, здесь. Мать растерялась, а немец улыбается и достает фотографию.
– Киндер, – говорит, – мой ребеночек… Цвай… Тоже два… Я немножко говорю по-русски.
И достает после этого два сухаря и дает один Аннушке, а другой Мите. И достает третий сухарь, дает его матери. Немцу этому особенно понравилась Аннушка.
– Гут, гут, – говорит он, – тебя надо учить немецкий язык… Я есть учитель…
Немец этот на следующее утро не уехал, и мать была рада этому. Прожил он у матери с Аннушкой и Митей почти неделю, и мать привязалась к нему, и Аннушка привязалась, только Митя держался настороженно. Немца этого звали Ганс, и от него впервые за многие месяцы перепадало то кусочек хлеба, то сала, то немного горохового концентрата. Немец этот никогда не плевал и не сморкался на пол, ел аккуратно. Как поест, достает из кармана катушку ниток, оторвет нитку и этой ниткой начинает зубы чистить от остатка мяса и гороха. Почистит, рыгнет раз, другой и зовет Аннушку – учить немецкому языку. Аннушка быстро усвоила многие слова и научилась считать – айн, цвай, драй.
– Брот, – говорил немец, – хлеб… Анна мит гроссфатер гейен шпацирен… Анна с дедушкой идут гулять. – Он заметил шестиконечную звезду, намалеванную на лбу Христа, и надпись «Юдише швайн». – Юдише швайн, – сказал он и засмеялся, – еврейская свинья.
– Юдише швайн, – бойко повторила Аннушка, – Анна мит гроссфатер гейн шпацирен… Айн, цвай, драй…
Однако к концу недели стал Ганс печален и однажды утром застегнул шинель, взял автомат, надел каску и стал обыкновенным немцем, так что Аннушка даже его испугалась.
– Война, война, – говорит он печально матери, – Ржев плохо, Кельн хорошо. – И он вздохнул. Тут он заметил, что Аннушка смотрит на него с испугом, точно это не добрый, веселый дядя Ганс, который кормил ее салом и учил говорить по-немецки, а обычный немец, который ее гнал и пинал. Тогда Ганс улыбнулся, подмигнул ей, показал пальцем на шестико-нечную звезду, намалеванную у Христа среди лба, и надпись углем поперек Христова лица. – Юдише швайн, – сказал он.