— Почему?
— Потому что тело начинает умирать с той секунды, когда его покидает прежнее сознание. Необратимый процесс отмирания начинается в теле, если сознание не присутствует в нем, хотя бы в спящем состоянии. Сознание необходимо. Даже в бессознательном состоянии оно регулирует физиологические процессы. Если вообще нет сознания…
— Все еще ничего! — выкрикнул пожилой врач.
— Я думаю, уже слишком поздно, — прошептала Мари Тори.
— Дрожь! — крикнул доктор. — Кажется, он вздрогнул!
Последовала долгая пауза.
— Кажется, он вошел! — крикнул пожилой врач. — Скорее, кислород, адреналин!
На лицо носителя опустили кислородную маску. В его руку вонзилась игла-шприц. Все столпились вокруг тело-носителя, который сейчас уже моргал глазами и содрогался в позывах рвоты.
— Он вошел! — акричал пожилой доктор, убирая кислородную маску.
Управляющие, словно по указанию, поспешно покинули свои кресла и поднялись на сцену.
— Поздравляем, мистер Рейли!
— Отлично вы справились, сэр!
— Заставили же вы нас поволноваться, мистер Рейли!
Носитель уставился на них. Потом он вытер ладонью рот и сказал:
— Я не Рейли.
Пожилой доктор растолкал управляющих и склонился над телоносителем.
— Вы не Рейли? — спросил он. — Может быть, вы Фитсиммонс?
— Нет, — сказал носитель. — Я не Фитсиммонс, дурачок он чертов! И я не Рейли. Рейли пытался занять это тело, но я был проворнее. Я первым успел войти. Теперь это мое тело.
— Кто вы? — спросил доктор.
Носитель поддался. Управляющие отпрянули, и один из них быстро перекрестился.
— Тело было мертвым слишком долго, — сказала Мэри Тори.
Лицо носителя теперь сохраняло бледное, далекое подобие испуганного лица Уильяма Фитсиммонса. В нем не было ничего похожего на решимость Фитсиммонса, на капризность и веселое настроение Рейли. Оно напоминало лишь самого себя.
Лицо было смертельно-бледным, исключая черные точки щетины на подбородке и щеках. Губы были бескровные. Прядь черных волос словно приклеилась к холодному бледному лбу. Когда в теле был еще Фитсиммонс, черты лица составляли приятное гармоническое целое. Теперь же отдельные черты лица как бы огрубели и отделились друг от друга. Негармоничное белое лицо приобрело незавершенный вид, словно сталь перед закалкой или глиняный кувшин перед обжигом.
У него был расслабленный, угрюмый вид из-за отсутствия мускульного тонуса и напряжения в лице. Бесстрастные, не сочетающиеся между собой черты просто существовали, ничего не говоря о скрывающейся за ними личности. Лицо казалось теперь не совсем человеческим. Вся человечность жила теперь лишь в больших, внимательных, немигающих глазах, как у Будды.