— Забавно.
— Да ну, безобразие полное, — ответила Кассандра.
— Мне следует спуститься вниз.
— Картошку я выключила, не беспокойтесь.
— Ах да. Картошка.
— Жить трудно, — сказала Кассандра. — Трудно ходить среди людей, то и дело одеваться по-новому, вместо того чтобы просто свалиться и лежать.
Мэри подумала, что ей следует встать. Но не встала. Продолжала смотреть в свои глаза и в глаза Кассандры. Что-то раскрывалось в ней. Она положила ладони на холодную стеклянную столешницу туалетного столика.
И сказала:
— Нет ничего более страшного, чем потеря ребенка.
— Я знаю.
Мэри обернулась к ней. Да, это сказала Кассандра.
— Знаю, милочка, знаю, — повторила она.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Мэри.
— Я умираю, дорогуша.
— Я не об этом.
— Вы о том, боюсь ли я?
— Не совсем, хотя…
— Иногда боюсь, — сказала Кассандра. — Не смерти, она меня, похоже, не так уж и волнует. Знаете, когда в четыре утра спускаешься в подземку, разряженная, как Жаклин Кеннеди, тут уж… Нет, я боюсь ослабеть. Всю жизнь я полагалась на мою неистовость, на то, что вы назвали бы царственной повадкой, и понимаете, милочка, она себя оправдывала. В ней была моя сила. Женщина я рослая и далеко не отчасти безумная, и если кому-нибудь приходило в голову поиметь меня, я выпрямлялась во все мои шесть футов и три дюйма и смотрела на них, словно говоря: не лезь ко мне, а то я сама к тебе полезу, мало не покажется. Вы бы изумились, узнав, из каких передряг я выбиралась благодаря всего лишь этой манере. И сейчас меня тревожит только одно: если я ослабну, если по одному моему виду не будет ясно, что я слишком подлая и психованная, чтобы со мной связываться, в мою задницу немедля вцепятся волки. Они способны учуять даже малую слабину. И если честно, в здании, в котором я живу, обитает парочка типов, готовых убить любого, кто всего лишь попадется им на глаза.
— Пожалуй, мне это даже представить трудно, — сказала Мэри.
— Я завидую вам, живущей в большом доме, да еще и в пригороде. И тот и другой выглядят такими безопасными.
— Я особой безопасности здесь не чувствую.
— Что же, а мне, пожалуй, трудно представить это.
Мэри понимала, насколько мирной выглядит ее спальня — вся эта надушенная непринужденность, складки накрахмаленной ткани. Кассандра сидела посреди нее, подобная лесной твари, бледной, горбоносой, больной и нарумяненной, и все же на миг Мэри представилось, что Кассандра уместнее здесь, чем она.
— Вы были так удивительно добры с Зои, — сказала она. — И с Джамалем. Надеюсь, вы понимаете, как я благодарна вам за это.
— Не благодарите меня, — ответила Кассандра. — Не смейте. Зои — моя дочь. Джамаль — мой внук. А для вас я ничего не сделала.