Он не поможет ей — украденный у всех час в похоронной конторе, проведенный с Беном, мирно лежащим в его темно-синем костюме, пока за стеной, в холле, тикают, отсчитывая секунды, наручные часы. Не поможет сидение в полной цветов комнате, посреди неуловимо меняющихся частностей разноцветного света.
Нужно было устроить так, чтобы никто, даже Тодд, не знал, где находятся она и Бен. Ей хотелось вынести сына на траву, посидеть рядом с ним, пока его тело еще остается его телом, пока оно не начало меняться. Хотелось расчесывать волосы сына, напевать в его холодное, такое знакомое ухо песенки, которые он слышал от нее в детстве. Если бы она проделала это, возможно, ей и удалось бы отдать его скорби, царству мертвых. Проделав это, она смогла бы жить дальше, как женщина, ей хотя бы немного знакомая.
Она тихо выбралась из постели. Тодд пробормотал что-то во сне. Она не стала одеваться — чтобы не разбудить его. Сошла в ночной рубашке вниз, достала из стенного шкафа в прихожей пальто. Вышла босиком на холодные каменные плиты крыльца.
Она доехала до морга, поставила машину за его зданием, на стоянке для персонала. Выключила двигатель, выключила фары. Сидела, глядя на дощатую стену, в единственном окошке которой различался горшок с геранью. Она и сама не очень понимала, зачем приехала сюда. Не собиралась же она вламываться в этот дом, на самом-то деле — нет, хотя в каком-то уголке ее сознания присутствовала и такая мысль. Да если она и проникнет, разбив окно, в морг, что она будет там делать? Искать по гробам тело Бена? Чтобы потом вытащить его наружу и усадить в машину? Она же не сумасшедшая, во всяком случае, не настолько. И все-таки она чувствовала, что должна быть здесь. Воображала, как обнимает Бена, как ощущает податливый холод его тела. Видела свои пальцы, ерошащие его волосы. Что-то пела, негромко, почти шепотом. Так она просидела в машине несколько часов, словно неся вахту, то напевая, то замолкая. А перед самым восходом солнца включила двигатель, включила фары, окатившие водянистым, лунным светом наливавшуюся все большей яркостью дощатую стену морга. Поехала домой. Повесила пальто в стенной шкаф, тихо поднялась наверх, легла, не разбудив Тодда, в постель. И стала ждать, когда зазвонит будильник.
Зал прощания чем-то напоминал дом, в котором она выросла. От него веяло таким же душком старательно организованной нормальности. Здесь стояли поддельной кожи кресла и кушетки, обтянутые тканью с имитацией богатой вышивки. Стояли овальные стеклянные столики и латунные торшеры с плотно плиссированными абажурами, имелся безупречный, ни пятнышка, камин, на решетке которого покоились три березовых полена. Гроб Бена стоял, точно часть меблировки, на глубоком ковре цвета припорошенного пылью лайма, перед безмолвным скоплением бронзоватых металлических стульев с мягкими белыми сиденьями.