— Уже окоченел, гляди-ка, — деловито заметила при этом баба Зина, чем вызвала у меня приступ дурноты.
Юля поставила в ногах покойника журнальный столик и разложила на столешнице нож и кинжал, лилию и белладонну. Затем она материализовала большую золоченую чашу. Прочла заклятия и сказала:
— Петуха!
Ромул протянул ей петуха. Юля заколола его серебряным кинжалом. Кровь потекла в чашу.
— Голубя!
То же самое, только нож был обсидиановым. Затем Юля мелко искрошила лилии и белладонну и высыпала их в чашу. Ножом перемешала получившуюся массу, а потом кинжалом полоснула себя по запястью, и ее кровь закапала в чашу.
— Это жертва за то, что я собираюсь сотворить! — сказала Юля. — Да будет она принята!
Чаша словно раскалилась, а затем исчезла.
— Это значит, что жертва принята, — шепнул мне на ухо Ромул.
Я кивнула:
— Понимаю.
Юля зашептала:
— Да будет кровь моя во исцеление и оживление! Да будет кровь моя началом жизни, концом смерти! Я сказала, и так да будет! Да будет! Да будет! Богиня светлая Диана, судьбы наши тебе вручаю и жертвую! Прими!
Юля брызнула своей кровью на мертвые тушки петуха и голубя. Раны на птицах затянулись, птицы ожили.
— Получилось! — шепотом воскликнул Ромул. — Значит, и Князев твой оживет.
— Он не мой!
— Да чей бы ни был!
Юля подошла к трупу и расстегнула на нем пиджак и рубашку. Обнажила левую сторону груди, а затем взяла серебряный кинжал и погрузила его в окоченевшее тело.
И вскрикнула:
— Он слишком далеко ушел!
Она вытянула кинжал из раны и капнула своей кровью в образовавшееся отверстие.
— Мне одной его не вернуть, — простонала Юля, — Кто-нибудь, помогите мне!
— Эх, ведьма! — вздохнула баба Зина и полоснула себе запястье обсидиановым ножом. И ее кровь закапала мертвецу на грудь.
— Я тоже! — вскрикнула я.
Баба Зина протянула мне нож. Я резанула руку и сама испугалась того, как буйно хлынула моя кровь. И вытянула руку над грудью Князева.
— Повторяйте за мной! — сказала Юля слабым голосом, — Я делюсь с тобой своей кровью, своей силой, своей жизнью!
— …Своей силой!
— …Своей жизнью!
— Живи, брат!
— Живи, брат!
— Живи, брат!
Мне показалось, что меня разделило надвое, и одна половина ощущала нестерпимый, адский жар, в то время как другая ощущала мертвящий холод.
— Все, уже все, — чуть ли не умирая, услышала я голос Юли. — Главное, получилось.
Юля подула на свое запястье, и рана исчезла. То же самое она проделала и с моей кровоточащей рукой, а баба Зина таким же дуновением исцелила свою руку.
— Внимание! — негромко сказала Юля. — Его сердце забилось. Дыхание нормализуется. Сейчас он откроет глаза!