— Я полагаю, — сказал наконец Маккенна, — что у тебя и правда была причина. Предполагаю также, что я знаю какая и что она по-прежнему существует.
Он позволил себе не пояснять этого заявления. В тоне беседы, проходящей на столь изящном языке, как испанский, Пелон учтиво выдержал паузу. В течение этой паузы он и Глен Маккенна разглядывали друг друга, обновляя старые оценки и воскрешая воспоминания.
Маккенна, как обнаружил Пелон, имел всё ту же, что и прежде, рыжую бороду и доброжелательные, ясно-синие глаза. Он сохранил также всё тот же беззаботно-мягкий вид и вежливость, которые Пелон считал плохими путеводителями по окружающей реальности. Если Маккенна и набрал лишний фунт веса, Пелон не смог бы сказать, где именно этот фунт осел. Он по-прежнему был поджар и строен в бёдрах, широк и развит мускулами в плечах. В целом к тридцати годам белый золотодобытчик остался всё тем же спокойным горным инженером, каким был и в двадцать лет. Его восточное воспитание и образованность «выгорели» под солнцем за последующий десяток лет, но Пелон по-прежнему ощущал огромную разницу между собой и задумчивым мужчиной шести футов роста, ожидавшим сейчас его реакции.
Со своей стороны, Глен Маккенна увидел перед собой человека лет сорока и довольно плотного. Начиная с плоских, носками внутрь ступнёй до большой мясистой головы, облик его источал злобу каким-то необъяснимым, особым образом, о чём белый золотоискатель никогда не мог забыть. Пелон, или «Плешивый», как следовало из его клички, был редкой особью среди породивших его рас, то есть лысым. Его огромный череп вместе с мощной посадкой шеи, морщинами толстой кожи и кувшинообразными ушами придавал ему вид тёмной, скорчившейся химеры, высеченной из родной скалы пустынь. Его грубые черты, нос сломанный и одновременно бутылкообразный рот, изуродованный ножевыми шрамами, которые вечно подтягивали толстые губы кверху в бессмысленной ухмылке, и массивная выдающаяся челюсть, всё вместе производило впечатление неограниченной жестокости, которая, как обезоруживающая мягкость Маккенны, служила отличительной чертой этого человека.
Своим воспитанием Пелон Лопес также был прямой противоположностью Глену Маккенне. Он не имел ни религиозного, ни светского образования.
Неграмотный, бесчувственный, он производил впечатление полнейшего невежества, казалось, он постоянно стремится к уровню ниже отпущенного природой.
И всё же в натуре скандально известного бродяги оставался некий особенный намёк на лучшие стороны, некая слабая искра здравого ума и душевного здоровья, которая совершенно опровергалась его жизненным путём. И именно это скудное мерцание возможной чести Маккенна надеялся нащупать.